— А давайте поиграем на клубнику! В домино! Или в мельницу! Или в «Инопланетян»!
Но папа взглянул на часы.
— Поиграйте с мамой. — Папа встал из-за стола. — Очень жаль, но я не могу играть. Мне надо заняться новой игрой. Времени на эту работу у меня в обрез.
Элиас посмотрел на маму. Но она покачала головой.
— Ты же знаешь, я взяла в библиотеке книгу. И ты видел, какая она толстая.
Элиас вздохнул. Знал он, знал, что папа должен придумывать компьютерные игры, потому что такая у него работа. Знал он и то, что мама должна читать книги о крепостях и замках, потому что её работа — реставрировать старинные картины и статуи. Но Элиас сердился. Сердился потому, что никто не понимает, что его работа — играть в мельницу, домино и в «Инопланетян» и что одному ему с этой работой не управиться!
— Стоп! Лук-порей и суп-пюре, размазня плаксивая, чучело сопливое! Сыт по горло! — В этот раз Элиас выкрикнул ругалку громким голосом, правда, когда уже был в своей комнате. И вдруг где-то за его спиной раздался тоненький голосок:
— Оп! Лупалей-упалей, манясива-учалива игоголла!
Элиас вздрогнул. Живо проверил, закрыта ли дверь, бросился к кровати, вытащил коробку. Бабушка сидела на пожарной лестнице. На ногах у неё были зелёные как тина колготки, и она старалась натянуть ботфорт. Но ничего не получалось. Сапожок был слишком маленький — вот бабушка и рассердилась.
— Оп! Лупалей-упалей, манясива-учалива игоголла! — ругалась она тоненьким голоском, напоминавшим журчание ручейка. Вернее, лепет ручейка, который лепечет, так как не умеет говорить по-настоящему. Оказывается, бабушке ещё только предстоит научиться говорить.
Элиасу стало совестно. Он должен во всём показывать пример своей бабушке, вылупившейся из яйца, он должен говорить красиво и отчётливо, а не ругаться! Чтобы исправить свою оплошность, Элиас наклонился к коробке и сказал:
— Так говорить нельзя. Мне — можно, потому что мне уже семь лет. А ты не ругайся, ты ещё маленькая.
Бабушка подняла голову и внимательно посмотрела на Элиаса. Глаза у неё были как две изюминки, а на губах всё ещё белели бумажки — остатки картины Элиаса.
— Меня зовут Элиас. А тебя?
— Тебя, — сказала бабушка.
— Нет, нет! Тебя, а не «тебя»!
— Нетя! — Как видно, это слово очень понравилось бабушке, потому что она повторила ещё пять раз: нетя, нетя, нетя, нетя, нетя!
И снова стала совать ножку в ботфорт, а когда из этого опять ничего не получилось, яростно швырнула ботфорт в угол картонной коробки. И начала было:
