Генерал люфтваффе Альберт Цоллер отмечал, что «Гитлер вставал с большим трудом, ноги у него подгибались, руки дрожали», а адмирал Гейнц Ассман обратил внимание на то, что «рукопожатие Гитлера стало слабым и мягким — все его движения были движениями дряхлого старика».
Историк Фест приводит ряд свидетельств, что в начале 1945 года фюрер проявлял слабеющую память и неспособность сосредоточиться, причиной чего явно была апатия, как явствует из показаний нескольких его секретарей. Тем не менее свидетели один за другим подчеркивают, что они не считали Гитлера невменяемым, поскольку в противном случае, если бы они допускали в свое время такую мысль, им пришлось спросить себя, почему они позволяют себе подчиняться человеку, чье здравомыслие и психическое состояние стоят под вопросом.
Несколько свидетелей вспоминают, что Гитлер обычно прижимал левую ногу к ножке стола, чтобы она не дрожала, и придерживал дрожащую левую руку правой, прижимая ее к телу.
В свете последующих событий симптоматично, что еще в марте 1944 года свидетели описывают, как Гитлеру должны были помогать сесть за письменный стол, как трудно ему было сидеть на диване, стоявшем в его комнате, и как ему поднимали ноги, когда он хотел лечь. Левая нога Гитлера самопроизвольно дергалась, когда он лежал. Шпеер вспоминает, что скамейки вокруг бункера устанавливались на уровне его бедра, потому что камердинер Гитлера Гейнц Линге жаловался, что ему тяжело поднимать фюрера с низких скамеек.
Шпеер полагал, что в обязанности Линге входит следить за тем, чтобы на одежде Гитлера не было крошек от еды — хотя они почти всегда там были, — и с гневом вспоминал, что «из всех преданных слуг Линге был тем, кто должен был гордиться, что выполняет такие обязанности, а он на самом деле ленился. Гитлер выглядел совершенно неухоженным, и никому не было до этого дела».
Капитан Петер Хартман был молодым офицером, прослужившим в охране Гитлера достаточно долго, чтобы хорошо изучить привычки фюрера и его внешность. Процесс дряхления, который видел Хартман, мог быть результатом прогрессирующей болезни Паркинсона или просто старения:
«Все мы знали, что ему пятьдесят пять лет, и те из нас, кто знал его в более ранние годы, до войны, когда он был просто человеком-динамо, взрывавшимся от избытка энергии, замечали, что с 1942 года он каждый год старел по крайней мере на пять лет. Перед самым концом, в тот день, когда он отмечал свой последний день рождения (20 апреля 1945 года), он выглядел скорее на семьдесят, чем на пятьдесят пять. Он выглядел, я сказал бы, физически дряхлым. Этот человек жил на нервах, сомнительных лекарствах, расходуя свою волю».
