Исторически достоверны и картины, связанные с жизнью белого Даира. Это не только точное воспроизведение всей системы укреплений, но и скрытое от войск врангелевским командованием предложение Фрунзе о капитуляции с соответствующей гарантией амнистии всему личному составу белой армии; это и тайный план эвакуации, который был реализован лишь при помощи «отчаянной контратаки на наступавшие красные дивизии находившегося в резерве белых конного корпуса генерала Барбовича (в повести Оборовича)». Это позволило белогвардейцам в ночь на 12 ноября начать отступление к портам и оторваться на 1–2 перехода от преследовавших их красных дивизий.
Однако и здесь автор не только летописец событий, но и тонкий художник. С одной стороны, «писатель создает серию зарисовок бывших аристократов, спекулянтов, завсегдатаев кафе», передает «нервозность, тревогу, страх, чувства обреченности, злорадства, лютой ненависти к народу».
С другой стороны, «это мир, населенный людьми, и их чувства и настроения побуждали художника искать пути его непосредственного самовыражения в роковые минуты… Так возник образ Даира, отмеченный печатью красоты и обреченности, образ, в котором едва-едва уловимо присутствие и авторской эмоции… связанной, вероятно, с мыслями и тревогами о судьбе культуры в обстоятельствах революционных потрясений». Между тем нет оснований «серьезно говорить о том, что элегичностью и эстетизацией отмечена картина Даира, если вспомнить, что мотивы отчаяния и смятенности, любовного упоения и страха… свою художественную кульминацию получают в апоплексической смерти „тучного“, в пейзаже ночного города, волнующем и зловещем…» (Xватов А. И. Александр Малышкин. — Л., 1985.— С. 44).
Исполненный в тонах и мотивах декадентской и модернистской литературы начала XX века, образ белого Даира предвосхищает собой знаменитые строки поэмы В. Маяковского «Хорошо»:
Кругом
тонула,
Россия Блока…
Незнакомки,
дымки севера,
Шли
на дно,
как идут
обломки…
Появление в печати повести было горячо встречено демократическим читателем и критикой. «Падение Даира» стало «достоянием всех красноармейских клубов и библиотек, как книга, запечатлевшая славные традиции первого героического поколения Красной Армии» (Красная звезда. — 1926.— № 22(622). — 4 февраля).
В первых же откликах были даны высокие оценки художественности и исторической достоверности повести. «Повесть написана какой-то особой натянутостью нервов, а вместе с тем автор сумел придать ей характер эпоса, отчего памятные дни уже уходят в седую даль прошлого, героического, уже окутанного дымкой легенд, саг и сказаний» (Воронский А. Падение Даира А. Малышкина. — Цит. по кн.: Воронский А. Литературно-критические статьи. — М., 1963.—С. 180). Это «повесть реалистическая, порою почти протокольная», в ней «подслушан… ход истории, топот ее железных шагов — это дано немногим художникам… главное в повести — слияние реализма и героической романтики… Это какой-то особый род живописного изображения, здесь намечены пути к подлинно нужной сейчас поэзии масс» (Горбачев Г. Художественная проза революции // Звезда. — 1924.—№ 1).
