— Оникс, мне не нравится, что ты мне врешь. Очень не нравится. Неужели ты думаешь, что сможешь обмануть меня? — Он резко развернул ее к себе, заглядывая в глаза. — Я, конечно, не целитель, я — темный, но твою ауру увидеть способен. И сейчас она совершенно чистая. Ты чувствуешь себя прекрасно, раяна, и, похоже, полна сил. Зачем ты злишь меня?
Оникс молчала, опустив голову.
Лавьер приподнял ее лицо, заставляя смотреть себе в глаза.
— Ты боишься меня, Оникс, — задумчиво сказал он, внимательно рассматривая ее лицо. — Очень боишься. Хорошо. Страх делает людей покорными.
Он убрал ее волосы, которыми она прикрывалась, как плащом, перекинул их Оникс на спину, развернул девушку к свету. В комнате царил утренний полумрак, сквозь занавески проникал пасмурный осенний свет. Но и его было достаточно, чтобы увидеть красные следы, покрывающие шею, грудь, плечи и живот раяны. Красноречивые отметины его вожделения. Аид рассматривал их со странным двойственным чувством: с одной стороны, он испытывал удовольствие от вида этих следов, словно он заклеймил ее своими губами, с другой, понимал совершеннейшую глупость подобных мыслей. К тому же на ее светлой коже подобные синяки выглядели отвратительно. Лавьер медленно провел пальцем по ее шее, ощущая низменное желание снова впиться в нее губами.
И с сожалением подумал, что слишком рано отправил к Сумрачным Вратам целителя, нужно было, чтобы прежде он залечил своей силой раяну.
Хотя у круглолицего целителя и силы-то было на мизинец. По сравнению с силой аида что легкий сквозняк против шторма. Но, избрав путь, дар нельзя было развернуть в другую сторону. Став темным, Ран Лавьер уже не мог исцелять, как и те, кто носил белые одежды, не могли отнять жизнь.
Он убрал руки и разозлился, уловив ее едва слышный облегченный вздох. Если бы она не вздохнула, он, возможно, и не стал бы ее трогать, но теперь злость была сильнее благоразумия. Впрочем, какое благоразумие? Аид никогда этим не грешил.
Когда прислужники принесли ведра и наполнили большую чашу для омовения, он потянул Оникс за собой. Горячая вода заволокла небольшое помещение паром, который смазал очертания предметов. Лавьер лег, прикрыв от удовольствия глаза. Он любил воду. Любил ощущение капель на своей коже, любил потоки, омывающие тело. Вода одновременно успокаивала его и возбуждала.
— Возьми мыло и вымой меня, Оникс, — приказал он.
Девушка сжала зубы, взяла в ладони скользкий кусочек мыла. Ей было не впервой это делать, в обители приходилось обмывать тела усопших. Правда, эти тела были холодными и неподвижными, не такими, как горячее тело аида. Но Оникс изо всех сил представляла себе, что обмывает немощного старика, что делает то, что привыкла делать.
