Альке не совсем верили, и он даже немного надоел, рассказывая по-разному; все обрадовались, когда услышали писк. Шла Наточка и свистела в стручок желтой акации. Значит, в Лоцманском стручки поспели и можно делать свистульки. Мы накинулись на нашу акацию. Оказывается, тоже поспела и все просто. Надо сорвать стручок, ногтем выпихнуть горошины, откусить толстый конец и дуть в стручок, не сильно сжимая губами. Страшно громко получается. Ванька Моряк зажимал между двумя большими пальцами травинку и дул на нее. Сказал, что не хуже стручка. Неправда, получается страшно пискляво и не каждый раз, иногда просто гусиный шип. Мишка сразу сбегал домой и принес свою свистульку — ему пастух подарил, сделанную в лесу из дудника. Тоже хорошо и по-своему дудит. Алешка Артист не стал свистеть, делал хлопушку: на одной руке округлял пальцы, слюнявил их, накладывал сиреневый лист и бил по нему другой ладошкой. Получалось: «хлоп!» — как маленький выстрел. Страшный шум: кто свистит, кто дудит, кто хлопает, и всем хочется шуметь еще сильнее, — ну их, всех разбойников!
Тут я заметил, что Юрка перестал свистеть, вытолкнул языком свистульку прямо на землю и смотрит куда-то через меня. Я обернулся: стражники привязывают к беседке лошадей, урядник уже на бабушкином крыльце. Кроме нас с Юркой, никто не заметил, а он подмигнул мне и пошел в другую сторону, в наш дом. Я за ним. Мы прошли все комнаты, выпрыгнули в окно, побежали к речке и по берегу большим кругом промчались в сиреневые кусты у кухни Большого дома. Окна открыты. Тихонько-тихонько, страшно осторожно мы заглянули.
Как и в прошлый раз, за окном бабушка и урядник, тетя Зина у плиты. Только бабушка не такая расстроенная, как тогда, и на столе кроме бутылки только хлеб и огурцы, больше ничего, ветчины ни капельки.
Все равно видно, что урядник доволен: усы торчком, он гладит их рукой и для важности часто вынимает платок. Сейчас голос у него не совсем подлизский. Все знают, что у него два голоса: один тихий, подлизский, когда разговаривает с бабушкой, священником, лоцкомандиром, другой — громкий, ругательный — для всех остальных. Бабушка говорит, что «Фрол Петрович был офицер, теперь спустивши».
Сейчас урядник жалуется бабушке, что просто беда: сено нынче будет дорогое, казна на лошадей выдает — тьфу! — не деньги. Не знает, как и быть. Бабушка зевнула, прикрыв рукой рот, и согласилась, что сено будет в цене. Тут урядник пригнулся к бабушке и негромко спросил:
