Все свежее и качественное. Хочешь купить фарш — можешь даже посмотреть, как Сольвейг перемалывает мясо. У Сольвейг не продают второсортных продуктов.
По крайней мере, так беспрерывно повторяет сама Сольвейг, смеясь и скрежеща ножами.
— Прямо из пекарни! Потрогайте, совсем еще теплый! — сообщает Сольвейг, тыча в хлеб, покрытый точечками плесени.
— Все с ними в порядке, — говорит она, забирая у Юхи бананы, которые он недоверчиво ощупывает, — бананы и должны быть скорее коричневыми, чем желтыми, это и младенцы знают. Не так ли, госпожа Линдстрём?
Ритва краснеет и не знает, что сказать.
— Не так ли, госпожа Линдстрём? — повторяет Сольвейг, и Ритва, понимая, что это обвинение, спешит заверить:
— Разумеется! Бананы и вправду прекрасные! Вот мы и возьмем целую гроздь. Kiitos, kiitos.
— Здесь не продают второсортных продуктов! — победоносно восклицает Сольвейг и запихивает бананы в пакет. — Такому маленькому магазину, как мой, не по карману недовольные покупатели, это же всем ясно.
На самом деле в этом магазине семья Линдстрём берет продукты в кредит. Поэтому им не с руки ссориться с Сольвейг.
Она тщательно и обстоятельно записывает каждую покупку в свою черную записную книжку.
«Молоко нормализованное, 1 л, 1,35. Фарш мясной, 600 г, 12,60».
В конце каждого месяца, когда Ритва должна расплачиваться, начинается перебранка с Сольвейг.
Сольвейг торжествующе потрясает в воздухе своей черной записной книжкой и кричит:
— Можно все проверить, госпожа Линдстрём, здесь все записано!
Ритва раздраженно смотрит на аккуратные таблицы с товарами и ценами, которые Сольвейг держит у нее перед носом.
— Да-да, но что это доказывает? Невозможно, чтобы четыре человека столько съедали.
— Она обвиняет меня в мошенничестве? — дико вопит Сольвейг, густо краснеет, и голос у нее такой, как будто ей трудно дышать.
— Я этого не говорила! — защищается Ритва.
— И ей хватает наглости, ей, значит, хватает наглости стоять тут в моей лавке и утверждать, что я подделываю счета! Нет уж, знаете что, я вот только так и скажу, знаете что! — продолжает Сольвейг.
— Anna mun kaikki kestää! — бормочет Ритва и достает кошелек.
Она заранее знает, что проиграла. Если она сейчас не сдастся, то Сольвейг перелистает вместе с ней всю записную книжку от корки до корки, пункт за пунктом — как было уже не раз, — чтобы доказать ей, что все верно, потому что на карту поставлена честь Сольвейг, и закончится это все равно тем, что Ритва заплатит. Так что Ритва платит, бранится про себя, но платит.
