О! У Коротеева? Да как же это вышло?
Допытывались одни, скептически усмехались другие, заинтересовался и Алеша.
А получилось в самом деле забавно: студент решил, что единственное его спасение — в гигантской шпаргалке с хитроумно придуманной механизацией. Он стал готовить эту циклопическую шпаргалку задолго до роковых сроков. Трудился изо дня в день с неслыханным упорством, с небывалой усидчивостью. Продумывал каждую главку, каждый пунктик, чтобы выразить их содержание с предельной краткостью. Потом мельчайшими буковками и знаками наносил результат на узенькую и длинную бумажную ленту. Многометровая, во многих местах прочно склеенная, лента эта, симметрично смотанная на две катушки и снабженная движущим механизмом в оба направления, была прилажена, как манжета, под левым рукавом. Теперь студент чувствовал себя уверенным. Возьмет он билет, отойдет подальше от профессорского стола обдумывать свой жребий, неприметно коснется тогда механизма под рукавом, лента перемотается с одной катушки на другую до билета, посланного судьбою, и…
— Заело? — вскрикнула та самая Вероника, которую Толя просил унять джазовую пытку. — Механизм отказал? Да?
У рассказчика возбужденно искрились глаза, он заранее упивался небывалой концовкой. Но, для пущего эффекта отдаляя ее, налил себе новую стопку, выпил, с отвращением головой помотал, выбирая, чем бы закусить, прожевал кусочек сыра и только после этого напомнил:
— Шпаргалка свое дело сделала как нельзя лучше! Я ведь сказал!
— Это у Коротеева-то? Брось заливать!
— А то мы не знаем нашего профессора!.. Надуешь его липой! Как же!..
— Да погодите вы!.. Не перебивайте! Дайте наконец человеку досказать… Ну, а дальше что? Ну, взял билет. Ну!
Рассказчик продолжал уже совсем иным тоном, с видимым равнодушием и с нарочитой медлительностью:
— Ну, отходит парень от профессорского стола, конечно, смотрит на билет… Известно, что на билете написано: номер да три-четыре вопроса из разных разделов. Ничего больше! А паренек наш видит каждую строчку, каждую буковку видит из своей волшебной ленты. И разматывать ее не надо! Понятно? До того усердно трудился он над своей шпаргалкой, что превосходнейшим образом усвоил весь огромный и сложный университетский курс химии…
Лещенко с магнитофонной ленты вопил лихой скороговоркой: «Чубчик, чубчик, чубчик кучерявый, развевайся, чубчик, на ветру…» Но что было дальше с чубчиком, уловить уже нельзя было, дружный хохот перекрыл голос кабацкого Орфея.
