Иногда судьба позволяла мне сделать в эти дали прорыв. Случалось, что кто-нибудь из приятелей Сергея сажал меня на раму велосипеда (чаще всего тот же Витя Ножкин) и катил далеко-далеко, аж до Перекопской улицы с ее Земляным мостом через лог. Там улица Герцена кончалась. Но я тогда в уличной топографии еще не разбирался. Просто, замирая от восторга и вцепившись в руль — рядом с крепкими пальцами хозяина велосипеда, я мечтал, чтобы счастье подольше не кончалось.
Велосипед потряхивало, сидеть на твердой трубчатой раме было неудобно, но все же радость была великая!
Движение велосипеда было похоже на бреющий полет.
Я быстро плыл над немощеной дорогой и видел, как из-под шины переднего колеса убегает назад по пыли тонкий змеиный след. Его рисунок состоял из маленьких кружков, соединенных в двойную цепочку. На никелированном ободе дрожало слепящее отражение солнца. И на руле, и на круглом звонке — тоже. Мне иногда позволялось посигналить этим звонком...
Но хотя и длинна была наша улица Герцена, счастье все равно рано или поздно кончалось. Чаще всего рано...
Вот уже едем обратно. Вот уже промелькнул крошечный домик с круглым «венецианским» окном (он и сейчас, по-моему, стоит там), вот и Витин дом проехали. Вот и наша серая калитка с чугунным кольцом и щеколдой... Как быстротечно в жизни все хорошее...
— Слезай, не канючь. А то больше никогда...
Да, я помню этот велосипед с пахнувшим кожей седлом и сверкающими ободами.
Я вообще помню многие предметы, которыми были знамениты приятели Сергея и Людмилы.
Например, у Моти (Матвея) был похожий на маленькую гармошку фотоаппарат. Этим аппаратом сделаны некоторые мои детские снимки. Футляр у аппарата был черный, оклеенный чем-то вроде, искусственной кожи, и с блестящим замком. Мне иногда его давали поиграть. И я воображал, что у меня в руках тоже аппарат. Ставил футляр на сложенную для моего роста треногу от Мотиной фотокамеры, накидывал на голову мамин платок.
— Внимание, снимаю!..
А у Милиной подруги Вали Елькиной был патефон. А еще у какого-то Сережиного приятеля — бинокль. Мне однажды дали в него посмотреть, но я ничего не увидел от возбуждения...
Только у нас ничего не было. Родители всегда еле сводили концы с концами. К тому же перед войной нашу квартиру обокрали. Из вещей, которые можно было считать относительно ценными, остался лишь папин письменный прибор из серого мрамора...
Зато у Сережи был пистолет-поджиг, который стрелял зарядами из спичечных головок.
