Федя сказал, что проходили в прошлом году. Степка вспомнил, что видел кино.
— В таком случае вам известно, как дед Каширин учил внука, который без спроса выкрасил скатерть…
— Степан, — произнес Федя. — На происки реакционных сил мы ответим чем?
— Чем?
— За… — подсказал Федя.
— Запремся в ванной?
— Дурень. За-бас-товкой!
— Это как? — с беспокойством поинтересовалась Ксения.
— Это — просто. Степка не будет чистить зубы и умываться, превратится в отброс общества. Я не буду водить его в детский сад, тебе придется опаздывать на работу, и тебя прогонят. Швейная промышленность не сможет выбраться из кризиса, и страна попадет в зависимость от иностранного капитала, потому что без штанов и бюстгальтеров население долго не протянет…
Ксения запустила в дорогого братца все тем же пучком лука. Федя уволок Степку за дверь. Сказал оттуда:
— Женская агрессивность — еще один признак общественного кризиса.
— Шиш вы у меня получите, а не обещанные нашивки… Можете нарисовать этот шиш на тряпочке и пришить себе…
— Ну Ксе-еня-а!..
…Конечно, потом она отыскала и пришила им на карманы фирменные ярлыки. Степке — австралийский, серебристый, с черным кенгуру. Феде — немецкий, с готическими буквами-загогулинами и рыцарским щитом, на котором растопыривал крылья желто-черный орел. Дядюшка и племянник заправили в трусы крашеные майки, покрутились друг перед другом, и Федя заметил:
— Мы теперь на уровне мировых стандартов. Как юные жители Флориды.
— Это где?
— Это в Соединенных Штатах. Там всегда тепло.
— Как в Анапе? — со знанием дела уточнил Степка, побывавший однажды с матерью в южном пансионате.
— Еще теплее. Там почти постоянное лето.
— Постоянное — это плохо. От жары замучаешься…
Федя не согласился. Лето он любил, несмотря ни на какую жару, и всегда страдал, что оно короткое… Впрочем, сейчас он был доволен. Потому что лето лишь началось, майка выкрасилась прекрасно, а орел на кармане выглядел весьма престижно.
…Таким образом, Федя был не совсем точен, когда сообщил девочке, что равнодушен к моде. Хотя сказал он это вполне искренне. Недавний интерес его к "тряпичным" делам угас, и даже порванная майка почти не огорчила. Но, вспомнив, как ее красили, вспомнил он и про Степку, и про то, что пора забирать его из детсада.
— Спасибо. Поеду я… Дела семейные… — И опять прыгнул через рейковый заборчик.
В словах Феди Кроева, что он перестраховщик, было много правды. Что поделаешь, раз такая жизнь. Если не быть предусмотрительным, обязательно случится что-нибудь плохое… Впрочем, боялся Федя не за себя, а за родителей, за Ксению, а больше всего за Степку — самого беззащитного. Федя даже подозревал, что у Степки на роду написаны всякие несчастья, поэтому приходилось держаться настороже.
