Серёжа мотнул головой и сплюнул прилипшие семена.
— Все равно жандармы, — сказал он. — А кто вы? Хорошие люди, что ли?
— Ладно, тащите его, парни! — скомандовал Гутя.
Серёжу рванули вперед. Он уперся пятками, но кожаные подошвы сандалей заскользили по траве. Серёжа постарался зацепиться за куст, но только зря расцарапал щиколотку.
Ну почему так устроен человек? И не боится он, и боли особой не чувствует, а только злость, и плакать совсем не хочет, а слезы сами по себе закипают где-то в глубине и грозят прорваться. Они еще не очень близко были, эти слезы, но Серёжа уже чувствовал их.
Вырываясь, он сказал сквозь сжатые губы:
— Зря стараетесь. Ну, притащите в лагерь, а потом что? Все равно за мной сейчас придут. Алексей Борисович придет. И собака.
"В самом деле, — думал он, — ведь не уедет же Алексей Борисович. Все равно искать будет. Только как он догадается, где я? И когда он до лагеря доберется?"
Гутя злорадно объяснил:
— Пусть ищут. С собакой. Там для тебя отдельная комнатка приготовлена в изоляторе. Будешь сидеть, пока маму-папу не вызовут. А потом на линейке коленом под… Ну, в общем, ясное дело.
— Могут и галстук снять, — пыхтя, добавил Солобоев.
— Не, — огорченно сказал Гутя. — Не снимут. Гортензия говорила, что в лагере нельзя выгонять из пионеров. А то бы запросто.
"Если запрут, могут и не сказать Алексею Борисовичу, что я в лагере. Тогда что?" — подумал Серёжа. И рванулся так яростно, что его чуть не отпустили. Витька Солобоев сказал, дыша компотом:
— Ну, я так не согласен. Четыре километра его переть. Машина-то небось уехала, а мы вкалывай. Я не лошадь.
— Чичас он сам побежит, — вдруг сообщил Пудра. — Вы его только подержите минуточку, я чичас…
Он отпустил Серёжу (а Витька с Женькой вцепились в него еще крепче) и побежал к заросшей канаве. Мальчишки ждали. Серёжа видел, как Пудра натянул на ладонь обшлаг рубашки и вырвал длинный, почти метровый стебель крапивы с темно-зелеными узкими листьями.
— Гады, четверо на одного, — сказал Серёжа и даже удивился, что ничуть не боится. И слезы больше не грозили ему. Была в нем холодная, спокойная злость, только и всего.
А Пудра улыбался большим ехидным ртом, помахивал крапивой и медленно подходил.
— Ну, побежишь? — спросил он.
— Животное, — сказал Серёжа. — Попробуй только ударь.
Пудра сильно размахнулся и стеганул его повыше колен. Серёжа закусил губу, но не двинулся.
— Дураки. Вы меня хоть огнем жгите, я вам подчиняться все равно не буду.
