— Чек… А почему твой отец сказал, что если ты со мной, то он не беспокоится? Ведь после того случая, осенью… казалось бы, он должен наоборот…
— Почему же наоборот? — Чек глянул ясными, удивленными глазами. — Он меня сперва отругал, а потом говорит: «Скажи спасибо Виктору, которого ты втянул в эту авантюру. Ведь он мог сразу уйти в свой прямой переход, а ему это в голову не пришло, тебя спасал, дурня…»
— Как это я мог уйти? — изумился Витька. — Без тебя, что ли?
— Я понимаю… Ну, папа про это и говорил.
— А почему он сказал, что ты втянул меня в авантюру? Ведь это я тебя…
— Да? — очень удивился Цезарь. — Я всегда был убежден, что наоборот…
Они выбрались к эстраде, где, как всегда, было пусто и тихо. Темная черта — «тень от ничего» — лежала на досках.
— Во сколько он орал? — деловито спросил Цезарь. — В шестнадцать по вашему? Значит, в двенадцать пятьдесят по Реттербергу… Вот так… — Он, толкаясь сандалией, подвел под черту стершееся число 13, потом слегка отодвинул назад. И отбежал к центру диска. Витька стоял уже там.
Сначала был слышен один маятник. Он равномерно разбивал прозрачную тишину редкими толчками (и в колоколе у Башни отдавалось эхо). Потом зашелестели, захлопали крылья, и отчетливо, будто в соседних кустах, закричал петух.
Цезарь сказал озабоченно:
— Он не сам по себе. Он кричит так, когда Филипп командует: «Голос!»
«Пожалуй…» — хотел сказать Витька. Не успел.
— Эй, вы! Что вы там делаете! — Неизвестно откуда возникла у эстрады дюжина улан. Со всех сторон. Скрестив руки, балансировали на дисках. Все в черном, лишь на одном вместо шлема офицерский берет песочного цвета.
Офицер сказал опять казенным голосом:
— Что вы там делаете? Идите сюда.
Цезарь, сам того не заметив, притиснулся к Витьке. Сейчас — не вечер в ноябре, не убежишь.
А может быть, ничего особенного? Просто здесь нельзя играть? Отругают и отпустят?
Спешным горячим шепотом Цезарь сказал Витьке в щеку:
— Я его знаю… Он был там, в тюремной школе…
— Тогда держись, — выдохнул Витька. — Надо вытерпеть, Чек… — Он рывком поднял Цезаря на руки. Будто раненого. И тот прижался — отчаянно и доверчиво. Понял.
— Эй! — слегка забеспокоился офицер. — Что с ним?
— Сейчас… Подождите… — сказал Витька. И пошел к уланам, на край площадки.
На белесом лице офицера усилилось беспокойство.
— Эй…
— Сейчас, — опять сказал Витька. Прижал Цезаря изо всех сил и шагнул со сцены. В пустоту.
