— Вот папа даст тебе Цезаря…
Парашютисты привыкают. Прыгуны с трамплина привыкают. Каскадеры, говорят, тоже привыкают к страху высоты и падения. А к этому привыкнуть было нельзя. Ужас был неотъемлемой частью, самим содержанием межпространственного вакуума. Бесконечные секунды, проведенные в нем, выкручивали душу тоскливым томлением… И все же не раз и не два решался Витька на такое. Осенью, зимой, весной… И потом все-таки казалось уже не так страшно…
А наградой были дни с Цезарем.
Конечно, Витька рассказал о прямом переходе Цезарю. И не просто так рассказал, а с надеждой: вдруг и Цезарь сумеет? Ведь он же все чувствует и понимает. Когда говорили о Кристалле, о Мёбиус-векторе, когда, развлекаясь, строили в глубине компьютерных стереоэкранов многомерные комбинации, Чек моментально схватывал Витькины идеи и тут же, смеясь, обгонял его и перестраивал по-своему — сложнее, веселее, интереснее. Что ему стоит постигнуть хитрости координационной сетки и межпространственных соединений? Только бы он решился…
Но Цезарь сказал:
— Извини, но, видимо, для меня это исключено… — Печально так сказал, со смущением, но откровенно. И признался, что с младенчества боится высоты и «всякого такого». — Один раз папа сунул меня в антиграв. Камера такая, тренажер невесомости у них в летном учебном центре. На минутку сунул, чтобы я чуть-чуть попробовал… Меня еле откачали… А здесь, при переходе, все это в сто раз сильнее. Я ведь понимаю. То есть предчувствую… Я бывал уже близко к этому. Ну, почти как на краю обрыва. Но шагнуть не смогу…
Витька неловко кивнул. Цезарь не заметил этого в темноте. Они разговаривали ночью, все на том же топчане в узкой тесной комнате. Сидели рядом, привалившись к стене и обняв колени. Не дождавшись ответа, Цезарь сообщил, словно покоряясь неизбежному:
— Видимо, никуда не деться от того, что я большой трус…
— Ты?!
— Конечно… Мы ведь и познакомились поэтому. Я боялся в темноте, помнишь?.. Но тогда я просто нервничал: мама и папа уехали, я тревожился за них… А бывало и такое, когда я совершенно отчаянно трясся за себя.
— Врешь ты все, — убежденно сказал Витька. Он уже многое знал о жизни Цезаря. — То есть, может быть, ты и трясся, но все равно делал, что надо.
— К сожалению, не всегда. В тот раз, в машине, когда Корнелий выпрыгнул на дорогу и стал стрелять по уланам, я знал, что нельзя оставлять его одного. А вместо того, чтобы прыгнуть за ним, сжался… как перепуганный дезертир.
