Вот если у профессионального бойца поставлены рефлексы — он выбросит руку и издаст вопль. А интеллигент сожмется и заткнется: может, договоримся, пронесет.
Но для нас сейчас главное. Что сознание почти любого человека. В подобной ситуации. Завешивается, блокируется от ситуации, как бы знать ее не желая. (Армейские разведчики и летчики-испытатели не в счет — они подготовлены.)
То есть. Человек устроен так. Что в определенной ситуации. Его сознание. Категорически и принципиально не желает. Адекватно воспринимать действительность. Чтобы спасительно реагировать на нее. Но включает систему блокировки. Чтобы не травмировать себя, сознание, ужасным положением. Выход из которого все равно представляется невозможным. А все самое ужасное представляется очень даже возможным. Ну так остается ничего не делать. Лучше всего просто попытаться переждать. Вдруг само рассосется. А то сгоряча дернешься неизвестно куда — и ситуация станет непоправимой, еще хуже будет. Положимся на судьбу, удачу, случай. Прикинемся шлангом. И переждем. Авось пронесет. А если нет — не фиг дергаться.
Такова непосредственная реакция организма как биосистемы на неожиданную вводную, нечитаемую — но потенциально чреватую экстремальной опасностью.
Это — вариант реакции на истину, он же — вариант лжи по жизни.
Что характерно — к социальным системам это тоже относится.
Но поскольку социальные системы инертны и многосложны, а их монады сами являются системами не только биологическими, но и социальными — подсистемами-человеками — то и проявления всех реакций у социосистем очень мощные и медленные.
Не верили, что культурные немцы Третьего Рейха могут расстреливать толпы мирных людей во рвах. Не верили, что машина НКВД уничтожит миллионы своих граждан. Не верили, что железная кучка малограмотных большевиков удержит власть и согнет страну. Не верили, что монголы возьмут Киев.
Не верил Великий Рим, что придет время — и его снесут немытые варвары из неведомых степей за пределами мира.
…Вот и мы в шоке не верим сегодня своему разуму, глазам, логике, арифметике — что конец нашей великой цивилизации уже идет полным ходом. Мы продолжаем хлопотать о прическе и меню, когда повозка наша громыхает по камням к той площади, где силуэт треугольника меж двух стоек уже виден на помосте.
Почему заложники вдруг проникаются любовью к своим жертвам? И начинают не просто пытаться помогать им, понимать и сочувствовать — но искренне разделяют их взгляды, и вот уже готовы принять одну судьбу? Выступают единомышленниками? Сознательно, по собственному желанию, уже готовы рисковать ради них своей жизнью?
