Говорит человек правду, ошибается или намеренно врет — важнее всего результат: будет ему от этого лучше или хуже.
Триада Закон — Мораль — Совесть, она строит и регулирует межличностные отношения в группе для максимального суммарного блага группы. Где отдельный индивид может и пострадать, и умереть — чтобы группа, масса, все прочие могли успешнее жить дальше. Групповой инстинкт самосохранения группы доминирует над индивидуальным инстинктом самосохранения личности.
Но основной людской конфликт — это конфликт между групповым и индивидуальным интересами личности. Они неразрывны в своем противоречии, их нет друг без друга — но они не адекватны. Спасти себя или спасти свое потомство — самый обычный и яркий пример такого конфликта.
Когда мы говорим о дураках — мы говорим о личностях. Индивидуальный инстинкт самоутверждения велит личности говорить не правду и не ложь, но то, что сейчас выгодно. Плевать, объективность или иллюзию ты видишь. Ты хочешь видеть себя героем на фоне пейзажа. И уж твое подсознание тебе поможет, будь спокоен.
Там, где критерии успеха зыбки — человек трактует эту зыбь на поверхности коллективного сознательного в свою пользу. Модернистская и постмодернистская живопись: талант есть продукт внушения и самовнушения. Литературная проза — так еще господин Журден всю жизнь говорил прозой. Ни один прозаик не признает, что пишет дерьмово, даже самый плохонький. А что, слова составлены по грамматике, со смыслом, не хуже, чем у людей. Мысли и образы, опять же.
Я знал нормального инженера под сорок, который по неудержимому внутреннему побуждению решил стать писателем. Это была любовь, и это была страсть. Писания его были безнадежны, как серый носок на шипах розы. Он страдал и мечтал. Услышав критику, обращался к мнению маститого писателя, убеждая друзей: «Если он скажет — бросить, я брошу. В графоманию впадать я не собираюсь». Ему говорили бросить, и он не впадал в графоманию — он из нее уже не выпадал, он укоренился в этой задней части литературного тела и там обустраивался. Его страсть, его желание, его мечта, в сочетании с отсутствием языкового слуха и литературного вкуса — укрепляли его в своей позитивной авторской самооценке.
Правда отторгалась по неспособности отличить ее от лжи. От нежелания заменить ею ложь. От стремления к завышению самооценки. От подозрений в зависти и некомпетентности коллег.
Вообще графоман принципиально отличается от писателя только одним: неспособностью к адекватной самооценке. Он может быть образован, умен и даже способен. На семь страниц бреда может приходиться полстраницы шедевра. Но различить первое от второго он не может. Он слишком погружен в свой внутренний мир. Все свое он видит больше и лучше, все чужое — мельче и хуже. Он наблюдает чужое творчество через перископ, выставленный из мира творчества собственного. А свое — как на подлодке: теплое и сухое, кругом тебя и отлично работает. А лайнер на горизонте — ну, букашка, там тоже жить можно, но у нас-то явно не хуже.
