Царство грезъ | страница 30
— Послушайте, у васъ чудные волосы.
Мелита на это спокойно сказала:
— Какъ художникъ, вы, должно быть, понимаете что-нибудь въ красотѣ.
Но тутъ моя душевная подавленность внезапно смѣнилась другимъ чувствомъ. Снаружи я представлялъ собою человѣка, который только сидитъ и курить, а внутри меня зашевелилась змѣя. Мнѣ захотѣлось сравнить фрау Мелиту со своей покойной женой.
— Если бы вы распустили свои волосы, то было бы еще лучше, — сказалъ я и скрылся въ табачномъ облакѣ.
— А вдругъ вы разочаруетесь? — возразила она.
— Въ такомъ случаѣ жаль, что вашъ мужъ не художникъ, — продолжалъ я: — Неужели онъ всего не видитъ?
Вошла горничная.
— Не угодно ли чего-нибудь господамъ?
— Нѣтъ, вы можете уходить.
Когда горничная ушла, я спросилъ:
— А что бы вы сказали, если бы я, въ самомъ дѣлѣ, попросилъ васъ распустить волосы?
— Сегодня, въ день похоронъ вашей жены?
— Ахъ, кромѣ смерти, есть еще жизнь, — съ актерской интонаціей произнесъ я.
— Что же, жизнь можетъ васъ утѣшить?
«Всѣ женщины на одинъ ладъ», — подумалъ я.
А фрау Мелита стала возиться со своими волосами.
— Горничная больше не придетъ? — спросилъ я.
— Насъ никто не потревожитъ.
Пара великолѣпныхъ красноватыхъ косъ упала вдоль ея спины. Она зашла за высокія ширмы, стоявшія у камина, и совсѣмъ распустила волосы.
— Волосы — единственные въ своемъ родѣ. Я ничего подобнаго не видѣлъ, — сказалъ я. — Но прошу васъ, прошу васъ!..
— Вы, кажется, просите ужъ черезчуръ многаго, — съ кокетливымъ негодованіемъ произнесла она и покраснѣла.
Румянецъ, выступившій на ея щекахъ, ясно указывалъ, что она не станетъ долго сопротивляться. Я подошелъ къ ней и дрожащими пальцами сдѣлалъ то, что должна была сдѣлать горничная…
… На улицѣ было тихо. Гдѣ-то звякала сабля. Я зашелъ въ кафэ, выпилъ крѣпкій пуншъ, и, когда зашумѣло въ головѣ, явилась потребность погрузиться умомъ въ «ничто». Когда же я выпилъ еще нѣсколько стакановъ, возникла мысль о самоубійствѣ. Лучше не существовать, чѣмъ жить по-дурацки среди дураковъ. Но, хвативъ чернаго кофе, я пришелъ къ заключенію, что не только не способенъ на жизнь, но и на самоубійство. Я взглянулъ въ зеркало и увидѣлъ болѣзненное лицо.
… Былъ третій часъ утра, когда нелѣпый волчій аппетитъ явился у меня, и я съѣлъ три порціи ветчины и множество пирожковъ. Подошелъ ко мнѣ хозяинъ гостиницы и спросилъ, гдѣ я желаю провести ночь. Потомъ онъ увелъ меня въ маленькую комнату, гдѣ въ альковѣ стояла кровать. Я заснулъ мертвымъ сномъ. Проснулся я на другой день съ огромнымъ подъемомъ силъ и весь предался работѣ. Это былъ какой-то запой, а не работа. Подъ вліяніемъ горя я создалъ свои лучшія вещи. Кромѣ того, я занимался еще поэзіей и психографикой.