Но в голосе тети Веры больше не было уверенности.
— Напишу в паспортный стол. В горсправку. Есть списки эвакуированных. Выясню, куда еще. Где списки. Должны где-то быть, — точил ее голос.
С одной стороны — гусеница, с другой — тети-Верин голос.
— Хватит! — огрызнулась Таня.
— Ты что?
— Хватит! Хватит! Хватит!
— Таня, Таня. — Тетя Вера протянула руки, озираясь на прохожих. Таня отпрыгнула.
А у прохожих глаза узкие. То ли от солнца, то ли от смеха. «Ты что? Совсем? У них просто такие глаза», — надменно подумала другая Таня, нет, не подумала — одернула первую. А первая Таня вопила:
— Вранье!
Они свернули в переулок.
— Таня!..
— Они умерли!
— Перестань, что ты.
— Я знаю! Я видела! Умерли!
Одна Таня кричала, а другая ужасалась: «Что я делаю? Ужас какой. Что со мной такое?» Так плохо ей раньше не было. Все тело словно выкручивалось изнутри, в суставах.
— Их нет! Бобка умер! Шурка умер! Умер! Умер!
И тут же Таню стиснуло в плечах со всех сторон. Не вздохнуть. Нос уткнулся в шерстной запах тети Веры. Коловращение оборвалось. Обе Тани схлопнулись в одну.
Теплая ладонь поглаживала ей затылок. С каждым движением волны боли становились всё ниже, всё тише, всё глаже.
— Ну будет, будет, — приговаривала тетя Вера. — Образуется. Найдем их.
— Я не знаю, не знаю, — пыталась выговорить Таня. Она хотела сказать: «Прости, прости».
* * *
— По протяженности…
Голос умолк. Ненадолго.
— Анды. Кордильеры. Куньлунь. Аппалачи. Скалистые горы. Гималаи.
Опять умолк. Тишина звенела комариным голосом в самые уши. Бобка изо всех сил старался смотреть на карандаш, который выводил слова на бумаге. Выводил и не успевал. «Кунь… Лунь? Или слитно? А потом что было? Чичи какие-то скалистые».
Голос безжалостно ожил:
— У самого подножья Уральских гор… Уральских гор… гор, — диктовала учительница. Ходила взад-вперед, точно нужные слова были разбросаны по всему классу. — Лежит Репейск…
От каждого повторенного слова голову заливало внутри тестом. Глаза слипались.
— Репейск. Старый город, основанный, по преданию, Ермаком. Ермаком.
Этот ермак представлялся в виде столярного инструмента. Вроде рубанка. Или утюга.
Осторожно ужалило в бок. Скосил глаза. Девочка скосила в ответ.
— Что? — спросил беззвучно Бобка.
— С большой буквы, — расслышал.
— Основанный ермаком…
— Что?
— Болтаете?
Расправа бы последовала. Но сунулась в дверь голова пионервожатой. Щеки красные. Голос запыхавшийся.
— В зал. Всех. Мероприятие.
Бурмистров, вытянув ноги чуть ли не под соседнюю парту, все свистел со своей задней, куда его сослали учителя в надежде, что так он меньше будет отвлекать класс.
