Добавил почти радостно:
— Бьют.
Шурка понял, почему не сразу увидел сам: человек лежал на земле. Били ногами.
Драка — это во всяком случае не плохо. Драка — это благородно. Драка, как гроза, прочищает воздух от застарелых обид. Когда дерешься один на один.
Но в палисаднике не дрались. Там избивали.
— Эй! — крикнул Шурка.
— Что ты! — всполошился Бобка. — Идем.
— Вы что делаете?
— Ты что! Их же там много!
Из палисадника гоготали. Окликать их было так же бессмысленно, как стараться перекричать море. Сочный звук ботинок, врезающихся в чье-то лицо, голову, живот.
Шурка нырнул за пазуху. Выхватил за горлышко бутылку и метнул в палисадник. Бутылка ахнула прямо под ноги и с треском разорвалась, плеснув белым. Танец обмер.
Слышен был только хрюкающий стон. Жертва отплевывала кровь.
Белые кружочки лиц на миг показались Шурке глазами многоногого чудища. И оно уставилось на него.
— Ша-апка-а, — торжествующе потянул Бурмистров. Теперь решали секунды. Половинки секунд. Даже хвостики. Перемахнув через заборчик, Шурка ринулся, прижал подбородок к груди.
Бурмистров еще тянул свое: «…пка-а».
Черным ядром шапка ударила Бурмистрова в живот. Чавкнула весенняя грязь. Шурка зажмурился, ожидая ответного удара. Но удар не последовал. Бурмистров отпрыгнул, завизжал. Страх пополам с отвращением вместе с его воплем взлетел и запутался в зеленых макушках деревьев. Только тогда Бурмистров опомнился, но поздно. Клевреты загоготали, тыча пальцами в вождя:
— Сифа! Сифа! Его Шапка потрогал! Вали. Деру! А то тебя потрогает!
Толкаясь, бросились прочь.
Бобка тянул шею, привставал на цыпочки — заглядывал из-за заборчика. Блестели на солнце стеклянные зубки разбитой бутылки. Вывалянный в грязи еще отплевывался. Но уже стоял на четвереньках. Он поднял лицо с разбитым носом, лопнувшей губой, треснувшей бровью. Кудрявые волосы слиплись от грязи. Но Бобка их узнал: это он тогда назвал Бурмистрова Ахиллом или как-то похоже.
По лицу стекали кровь и молоко. Мальчишка вытер лицо полой куртки.
Протянул Шурке руку:
— Вовка. Специалист по черному юмору.
Шурке и самому казалось, что внутри у него голубь. Трепыхается, вот-вот вырвется — щекотно и хочется хохотать. Бобка, похоже, чувствовал то же самое.
Специалистом Вовка был и в самом деле. Как бы это ни называлось.
Луша хмурилась.
— Ткни пальцем, — приставал к ней Бобка.
— Тьфу, — сердилась Луша. — Уйди — обварю.
В руках у нее ходил ходуном чан с горячей водой.
Бобка вертелся под ногами. Выпячивал живот.
