Такое взрослое детство | страница 5
Когда все семьи перед самыми сумерками разместились по вагонам, к эшелону в сопровождении пожилого человека в штатском с портфелем и молодого милиционера подошли отцы. Каждый забирался в вагон к своей семье. Один из них, стоявший позади всех, горбоносый, кряжистый, черный, как цыган, вдруг резво кинулся под вагон — и бежать… «Стой, стрелять буду!» — крикнул пожилой человек в штатском — комендант нашего эшелона. Ему поручалось доставить всех до места ссылки и сдать местной власти. И вот один уже сбежал на его глазах. Им оказался Гнат Кроль с какого-то дальнего хутора за Паричами.
Жена сбежавшего Кроля — Настя, крупная и большеглазая женщина с моложавым, смуглым лицом, и двое их детей ехали в нашем вагоне, но только в дальнем углу на верхних нарах. Бегство мужа ошеломило Настю. Она сперва долго молчала, словно одеревенев, а потом взорвалась проклятьями своему Гнату и расплакалась на весь вагон. Бабы утешали ее, а она будто и не слышала их — все причитала сквозь слезы, поглаживая голову младшего сынишки.
— Как мне теперь одной с детьми? Кому мы нужны в Сибири? Вот натворил кабан проклятый, чтоб тебя разорвало, ирода!
— Да уж как-нибудь перебьетесь возле людей.
— И за что только бог на меня прогневался? Чем я согрешила перед ним? За что послал бандита на мою голову? Ни одного дня светлого не видела за ним. А теперь и совсем на вот тебе, — успокаиваясь понемногу, приговаривала Настя в своем углу.
— Может, еще лучше, что сбежал, — бить не будет, — утешал ее старший сынишка.
— Уж бить-то он, ирод, умеет, — зло сказала Настя, уставившись в продолговатое оконце товарняка.
Потом долго запасались водой, выметали из вагонов мусор, заколачивали одну дверь наглухо и щели в ней утыкали тряпьем, чтобы тепло не уходило.
Когда угомонились и наступил глубокий вечер, поезд тронулся, заскрипели вагоны, нары. А потом, когда поезд набрал скорость, к этому скрипу добавился перестук колес.
Мужики на верхних нарах в нашем конце не спеша вели разговор о сбежавшем Кроле — негромко, чтобы Настя не слышала. Да и где ей было услышать в таком шуме и стуке? Вагон так трясло и мотало, что долго не могли лампу к месту приладить, чтобы не разбилась, не разлился керосин. Воду из ведер до половины повыплескивало.
— Гнату Кролю богатство еще в пеленках снилось, — сказал незнакомый мне дядька с усами и в очках. Он лежал на спине посередине нар, положив ладони под голову, — Я его как об-лупленного знаю. Живодер — одно слово. Когда-то, при старой власти еще, у меня две десятины земли нахрапом отхватил, — Долго говорил он о Кроле. Я, может, и не все понимал, но слушал с интересом. — Рос Кроль при дворе помещика Горбатовского. Всего насмотрелся… Видел, что не тот богатеет, кто много работает, а тот, у кого власть в руках, да кто похитрее. Власти у Кроля еще никакой, а хитрость — дело посильное, наживное… Послушанием да проворностью заслужил внимание помещика. Да и не только этим: хоть и от дворовой девки, а все же по отцу, заезжему офицеру, барской крови, дворянской. Пока рос, четыре класса окончил. Потом на разные домашние поручения приставлен был к старику-управляющему. Все исполнял исправно и с нетерпением ждал куска пожирнее. Когда Кроль совсем взрослым стал, помещик Горбатовский сделал его управляющим имения. Вот тут и стал он наживаться, деньгу сколачивать. Да и то сказать — хозяином чужого богатства сделался. А помещик его человек был доверчивый. Ему если и проверить бы что, так некогда: гости, охота, выезды по соседям-помещикам, балы всякие, поездки в Петербург, за границу. Как ему уследить за своим управляющим? И потекли ручейком денежки в карман Гната Кроля. Да еще поговаривали, что он по ночам разбоем промышлял на лесных дорогах, богатых проезжих грабил. Места-то у нас лесные. И телом не очень чтобы силач, а грабил в одиночку. Морда такая, что, если приснится, похолодеешь — коршун, да и только…
