Экспедиция. Письменный и художественный отчёт о путешествии на Дарвин IV в 2358 году н. э. | страница 14

Настойчивость голодного лученосца окупилась сполна, и позже я в полной мере оценил тот факт, что у хищников с Дарвина редко когда выдаётся ночь охоты, чтобы им не удавалось убить, как минимум, один раз. Сам я ощущал величайшее удовлетворение как художник, делая зарисовки этого пиршества.

Так закончился мой первый день на Дарвине IV.

Питающийся жидкостью могучий степной таранщик – это один из самых широко распространённых хищников Северной равнины. Жертвы степного таранщика всегда гибнут от прободения грудной клетки – такой способ позволяет голодному убийце быстро проникнуть в тело жертвы, чтобы начать питаться. Эти существа настолько сильны, что многих из них наблюдали несущими свою наколотую добычу по равнинам на расстояние нескольких километров, с головами, воткнутыми в массу окровавленных внутренностей.

Странным побочным результатом техники убийства степного таранщика была красноречиво выглядящая пара скелетов, на которую я наткнулся однажды вечером. Цефалон хищника был по-прежнему погружён в грудную клетку его добычи, застряв в элементах внутренней мозаики из рёбер и позвонков, которую он не сумел собрать, и теперь он был обречён вечно размышлять над ней.

КАРТИНА IV. Степной таранщик – широко распространённый вид.

КАРТИНА V. «Мне он казался столь же смертоносным и угрожающим, как любой из хищников, которых я видел на Дарвине IV».

Однажды в конце осеннего дня я «припарковал» свой конус в каньоне де Ла Саля над полосой высохшего речного русла, которое петляло по равнинам призрачными старицами. Паря в двадцати метрах над каменистой землёй, я молча размышлял над внезапным одиночеством, которое начал ощущать в тот день. Пока я наблюдал, как голубое небо меняет свой цвет на лазурный с розоватым оттенком, всё, чего мне хотелось – чтобы мои жена и ребёнок могли быть со мной, чтобы вместе насладиться красотой этого момента.

Подо мной тени пригорков, увенчанных зарослями растений, удлинялись и сливались друг с другом по мере того, как свет слабел, а свечение редкой растительности усиливалось. Вскоре мир вокруг меня купался в вечерней синеве. Стада вдалеке напоминали мерцающий рваный ковёр розовых и голубых огней, а в непосредственной близости от меня сверкающие радужные ракетострелы проносились сквозь листву, собираясь в небольшие стайки в поисках падали. Это картины, действительно прекрасные, пробуждали во мне болезненную потребность созерцать их вместе с теми, кого я любил. Даже звуки снаружи угнетали меня. Из звуковых колонок мне был слышен шёпот бриза – и в этих звуках я слышал глубочайшую печаль, которая усиливала моё осознание собственного одиночества.