— Что-нибудь случилось? Опять нагрубил? — с беспокойством спросил Ихсан-эфенди.
— Как будто в первый раз! Да вот сейчас только говорю ему: «Сынок, постелька у тебя грязная, сними, я постираю». Отвернулся и даже не взглянул на меня. И что злится?..
Она поднесла руку к глазам.
Плачет… Жалеет мальчишку! Ихсан-эфенди опустился на колени, поднял на Шехназ глаза.
— Спасибо тебе, детка моя! Аллах все видит. Вознаградит тебя за доброту! Спасибо тебе!
Он взял ее руку. Рука была маленькая, пухлая, горячая. Долго целовал и гладил ее, как маленького голубя, потом взял вторую руку, положил одну на другую, сжал и снова поцеловал. Шехназ не противилась.
Аллах милостивый, что это? Никогда еще она не была такой послушной!
— Шехназ, дорогая моя! — умолял он дрожащим голосом. — Прошу тебя, не стирай сама. Я найму прачку. Ты моя госпожа. Для тебя ничего не пожалею. Весь мир бы отдал! Не стирай сама. Мы найдем прачку!
— Вчера ты слишком много выпил…
— Не сердись. Ведь ты же сама разрешила мне, уважила старика.
— Я думаю о твоем здоровье. А так, что же? С порядочными людьми, дома, почему не выпить? Хоть каждый вечер! И мне веселее будет.
— Правда? Ты правду говоришь, Шехназ?
— Ну да! Вот только…
— Что?
— Как бы сплетни не пошли! Этого я боюсь.
— Какие сплетни?
— Будто ты не знаешь наших соседей. Такого наговорят — не обрадуешься!
— Что же они могут сказать?
— Откуда я знаю? Начнут судачить: то да се… Приводит в дом молодого неженатого мужчину, при молодой жене выпивает с ним. А вообще-то тебе виднее…
Ихсан-эфенди вспылил, как в былые дни, когда его называли Бомбой.
— Мне все равно! Кому какое дело! Пусть себе плетут всякую чепуху. Не думай об этом. Лишь бы тебе было хорошо.
Шехназ не слушала его, она думала об Адеме. Пойти к нему? Может быть, он еще не ушел? Вот если бы не ушел!..
У нее заблестели глаза.
Сейчас же! Она подкрасится, оденется получше… Зачем ей этот противный старик?
Она оттолкнула мужа и поднялась по лестнице.
Ихсан-эфенди вернулся к действительности. Он опять опаздывает, и намного больше, чем обычно. Бухгалтер снова рассердится, а эти молокососы начнут хихикать. «Ну что? Как дела, а?..»
Через четверть часа разнаряженная, накрашенная Шехназ сошла вниз.
— Я пойду к тетушке Мухсине, скоро вернусь…
— Иди, мое золотко, иди, детка!..
Она с раздражением закрыла дверь. «Золотко! Детка!»
Солнце уже поднялось высоко. У «Перили Конака», как всегда, играла детвора.
Звонко, на весь квартал, кричал разносчик кислого молока.
