Теперь вы удивитесь еще раз. Нам давали деньги! Выглядело это солидно. В барак заходил пожилой японец и отсчитывал монеты. По пятьдесят сэнов солдатам и три йены унтерам. Впрочем, дело не в суммах. Главное, они приравняли нас к себе! Даже кассир был тот же, что выдавал жалованье лагерной обслуге.
Это я так, для красного словца. Не про японца, про суммы. Если у кого из пленных заведутся деньги, то они сразу заканчиваются. Купил папиросы — ожидай следующей получки. Даже не знаю, как бы мы жили, не предложи Иосиф каждому внести по копеечке. Это будет что-то вроде общей заначки. Одалживать придется не у кого-то конкретно, а сразу у всех.
Потом появилась библиотека. Мы кинули клич солдатам, а они принесли все, что взяли из России. Всего томов пятьсот. Затем выбрали библиотекаря. Как мы накричались! Многие хотели находиться среди книг, но нам требовался один человек.
Вот, думаем, живем! Почти ни в чем себе не отказываем. Стрижемся, фотографируемся, чиним сапоги. Наконец, читаем. После всего этого хорошо бы куда-то пойти. Тем более что в кармане звенит. Не зря мы обзавелись кассой взаимопомощи.
Долго выбирали, чем заняться еще. Остановились на театре. Конечно, пользы от него никакой. Чистое удовольствие. Впрочем, для людей, мечтающих порвать с этой реальностью, ничего лучше не придумаешь.
Главное в театре то, что к персонажу прибавляется исполнитель. Эти двое вроде как беседуют друг с другом: что ты думаешь по тому или иному поводу? Как бы ты поступил на моем месте?
Еще на сцене что-то происходит со временем. В обычной жизни его не чувствуешь, а тут оно вроде как уплотняется. Преодолеваешь это препятствие не без труда. Иногда кажется, что плывешь через реку.
Не все знали, что такое театр. Когда же увидели, то потеряли покой. Дело не в том, какая у тебя роль. Пусть ты стоишь за сценой и переживаешь: все ли идет так, как надо? Главное, ты рядом и приобщен.
Представьте воскресенье в Хамадере. Декорация установлена, грим наложен, публика собирается. Играем «Продажу Иосифа». История эта древняя, но актуальная. Для тех, кто живет в четвертом дворе, это едва ли не воспоминание.
Да что говорить! Каждого из нас забирали дважды. Наборщики — в армию, а японцы — в плен.
Насколько это можно назвать игрой, сказать трудно. Перед нами представал не другой человек, а тот же, отлично знакомый. Да и интонации были его. Примерно так, как со сцены, он разговаривал за ее пределами.
Видно, в этом и был смысл. Кажется, мой друг говорил: «Эйн давар». Все ничего! Получилось в Египте, должно выйти и в Хамадере. Если Господь наградил его тем же именем, то ему следует соответствовать.
