— Да, я.
— Вот бумага о назначении вас капитаном, — сказал майор, подавая ее Шарлю через плечо, — сегодня получена из военного департамента. Вы француз? — продолжал он задавать вопросы, перелистывая бумаги.
— Да.
— В каком полку вы служили во Франции?
— Я никогда не был на военной службе.
— И сразу сделались капитаном! Поздравляю!
Весь разговор, особенно последняя его часть, велся в грубой вызывающей манере. Шарля уже начал раздражать этот майор.
— По всей вероятности, приняли во внимание, что я кончил курс в парижском Политехническом училище, — ответил он несколько высокомерно.
— Ах, так вы воспитывались в этом знаменитом училище! — сказал майор, быстро обернувшись.
— Да.
— В таком случае извините, пожалуйста, мою резкость, мы сойдемся.
Майор встал, протянул Шарлю руку и стал настолько любезен, насколько перед тем был груб, но Шарль не мог отделаться от своего первого впечатления. Однако в итоге ему пришлось пригласить начальника отобедать. Произошло это так. Майор все поглядывал на часы и наконец сказал:
— Мне было бы очень приятно провести с вами утро, капитан, но одно безотлагательное дело заставляет меня непременно выйти из дома. Где вы остановились?
— В «Плэнтерс-отеле».
— Хорошо, около пяти часов я нанесу вам ответный визит. Но вы, может быть, обедаете в это время?
— Мы обедаем в семь часов, и, если вам будет угодно, можем это сделать вместе…
— С удовольствием. Я, знаете ли, человек нецеремонный. Ах да, черт возьми! Со мной ведь будут два приятеля.
— Будем очень рады, майор.
— Ну ладно, — сказал майор, пожимая руку своему новому капитану, — тогда до свидания, встретимся в семь.
Шарль вернулся к себе несколько серьезнее обыкновенного и уклончиво ответил на вопросы Уилки о его новом начальнике. Начальник же оказался человеком пунктуальным и сразу постарался доказать, что он действительно человек нецеремонный, явившись в «Плэнтерс-отель» с шестью товарищами вместо обещанных двух. Все они тоже были немцами.
Присутствующие обменялись первыми приветствиями, представились и сели за стол. Немцы прежде всего отрекомендовали себя своим истинно немецким аппетитом — каждый ел и пил за четверых, а когда вино развязало им языки, они стали говорить всевозможные нелюбезные вещи о янки, которых они, славные сыны германского отечества, пришли защищать. У всех этих немцев, переселившихся в Америку, была в душе двойная ненависть: к своей прежней родине, из которой по той или иной причине им пришлось уехать, и к новой отчизне.
