– Помню его. Белые пуговки, юбка в пол, да?
Вспоминаю, как мама привезла баттериковские выкройки,[1] переливчатые пуговицы и ситец. Вспоминаю, как Уолтон впервые увидел меня в этом платье. “Я тобою заворожен”.
– Давно дело было.
– Ну хорошо же, что старому платью подарят новую жизнь. – Она бережно укладывает квадратик обратно на стол, перебирает остальные: белый муслин, темно-синий хлопок, шамбре, слегка замаранное чернилами. – Ух ты, сколько клочков и кусочков! Настоящую семейную реликвию создаете.
– Ну не знаю, – говорю я. – Просто обрезки, да и всё.
– Курочка по зернышку… – Она смеется и выглядывает в окно. – Совсем забыла! Заскочила за чашкой воды, если вы не против.
– Садись, дам тебе стакан.
– Ой, это не мне. – Она показывает на фургон в поле. – Мой друг хочет написать ваш дом, но ему вода для этого нужна.
Прищурившись, смотрю на автомобиль. На крыше сидит юноша, глядит в небо. У него здоровенный блокнот в одной руке, а в другой вроде бы карандаш.
– Это сын Эн-Си Уайета,[2] – говорит Бетси театральным шепотом, будто кто-то может подслушать.
– Чей?
– Вы же знаете Эн-Си Уайета. Знаменитого иллюстратора? “Остров сокровищ”?
А, “Остров сокровищ”.
– Ал обожал ту книгу. Кажется, она у нас еще есть где-то.
– Думаю, у любого мальчика в Америке она где-то есть. Короче, его сын – тоже художник. Мы с ним сегодня познакомились.
– Вы с ним сегодня познакомились, а ты уже разъезжаешь с ним на его машине?
– Да, он… не знаю. Кажется, ему можно доверять.
– Твои родители не против?
– Они не знают. – Робко улыбается. – Он появился в доме нынче утром, искал моего отца, но родители уехали кататься под парусом. Я открыла дверь. Ну и вот.
– Такое иногда случается, – говорю я. – Он откуда?
– Из Пенсильвании. У его семьи тут летний дом, в Порт-Клайде.
– Ты, похоже, ужас сколько про него знаешь, – говорю я, вскидывая бровь.
Она вскидывает бровь в ответ.
– Собираюсь узнать еще больше.
Бетси забирает чашку с водой и возвращается к фургону. По тому, как она идет – плечи расправлены, подбородок вперед, – понятно, что она знает: он за ней наблюдает. И ей это нравится. Вручает юноше чашку и забирается к нему на крышу фургона.
– Кто это был? – У черного хода стоит мой брат Ал, вытирает руки о ветошь. Никогда я не могу учуять его появление: тихий, как лис.
– Бетси. И какой-то юнец. Пишет картину с нашего дома, по ее словам.
– С чего бы это?
Я пожимаю плечами.
– Люди, они странные.
– Это уж точно.
Ал устраивается в кресле-качалке, достает трубку и табак. Принимается набивать да прикуривать, мы оба шпионим за Бетси и юнцом – подглядываем в окно, однако стараемся делать вид, что ничего такого не делаем.
