– Спасибо.
Энди понимал, что, невзирая на победу в деле Клары Капланд, вполне мог оказаться задвинутым, что называется, в шкаф – не всякому главному редактору понравится судиться с полицией и спецслужбами.
– Не забывай, что ребята с нижнего этажа попытаются перехватить наши данные для своего журнала. Не дай себя поиметь, как в прошлый раз. Да, мы входим в одну издательскую группу, но на информационном поле мы с ними конкуренты.
После беседы с шефом Энди вышел с сильной, как никогда, мотивацией. Он рассмотрел все возможные пути и варианты. На экране компьютера друзья заложников распространяли информацию. Видео, выложенное на Ютубе и Дейлимоушен, набрало более 150 000 просмотров за несколько часов. На «Фейсбуке» днем неким Томом Лоутоном была создана группа «Узнать больше об Альбане M.». Энди отправил ему сообщение. Ему хотелось знать, не связан ли этот Том так или иначе с происходящим. Также он написал несколько слов тому, кто управлял профилем Альбана М. Ответ пришел почти мгновенно: «Наберитесь терпения. Вы, как и все остальные, получите информацию в свое время».
Партия обещала быть трудной.
Сидя за рабочим столом, Энди чувствовал, как увеличивается напряжение: если он прав и данное событие приобретет беспрецедентный размах, он наступил на мину. Или она его вознесет, или разнесет на куски.
Безлунная ночь. Непроглядная темнота.
Холодный бетонный куб
В одну из бесчисленных бессонных ночей, сидя на кровати, прислонившись спиной к стене, Колин вдруг понял, что с самого начала никто не собирался его убивать. Иначе его не стали бы держать в этом строгом заключении, а попросту прикончили бы. Тот факт, что он еще жив, означает, что его жизнь представляет некую ценность в глазах тех, кто его удерживает. Это был его единственный козырь. Если они хотят сохранить ему жизнь, им придется прийти к нему.
Голодовка. Колин вспомнил репортаж, посвященный этой теме. В нем говорилось, что первые необратимые последствия появляются только через три недели. Если он всегда считал данную форму борьбы благородной, хотя и свидетельствующей об отчаянии, прибегнуть к ней самому было совсем другое дело. Наибольшим риском было то, что он мог потерять остроту ощущений и не понять, что с ним произойдет. Колин перебрал в памяти образы, создававшие у него ощущение благополучия и покоя, которые он мог вызывать в трудные моменты, и постарался как можно лучше их зафиксировать. Потом принял решение.
В первые дни переносить чувство голода было не слишком трудно, но потом оно усилилось, начались спазмы в желудке, вынуждавшие Колина проводить целые дни сидя или скрючившись в позе эмбриона. Приходилось сократить количество движений, чтобы испытывать меньше боли. На третий день на подносе принесли совсем другую еду: его пытались заманить аппетитными запахами, красивым оформлением блюд. Тюремщики, видимо, заметили его голодовку. Он лежал с закрытыми глазами, чтобы не поддаваться искушению этих несколько измененных танталовых мук. Окружающие звуки изменились; тишина преобладала, но в его мозг проникал непрерывный пронзительный приглушенный звук. Даже заткнув уши, он не мог от него избавиться. Им овладевала усталость; он чувствовал, что слабеет. Вместо того чтобы читать стихи вслух, он пытался мысленно писать их перед глазами. Всякий раз, когда он поднимал веки, собственное отражение в зеркале все меньше и меньше напоминало ему его. Густая щетина, круги под глазами, всклокоченные волосы, вязкость во рту. Он наблюдал за первыми признаками умирания. Надежда превратилась в пустое слово. Он не заглядывал в будущее дальше следующей секунды; в этом замкнутом мире стены, казалось, сдвигались, чтобы раздавить его. Он перестал считать дни, но отказывался сдаваться. При первом удобном случае, который представится, он должен быть наготове.
