Она не слышала звука приближающейся ракеты. Даже, если и слышала, музыка внутри заглушила этот звук. В одно мгновение она шла домой, отгородившись от всего мира музыкой, с тяжелым, полным книжек, рюкзаком за спиной, одетая в синюю клетчатую юбку, а в следующее, она уже взмыла в воздух, объятая пламенем. Музыка стихла, осталась лишь тишина.
Нэшвилл, Тенесси.
Леон Смит решил сделать перерыв. Весь день он провел с электропилой в руках, равняя деревья на аллеях богатеев. Руки тряслись, а лицо сильно обветрилось. Он рвал задницу, работая шесть дней в неделю, но всё равно, с трудом мог прокормить детей и оплатить все счета. А здесь, на бульваре Белль Мид жили богатеи, чьи предки, скорее всего, были рабовладельцами, которые самого Леона, наверное, до сих пор считали своей собственностью. Они расхаживали по своим уставленным колоннами особнякам, в компании ухоженных белых жен, а вокруг суетилась прислуга. Он никогда не сталкивался с расизмом, пока не переехал в Нэшвилл и не начал работать на богатых белых.
Он вырос в Гарлеме[13] и всю жизнь был окружен черными парнями. В церкви, в школе, в магазинах, на игровой площадке — повсюду только черные. Он четыре года прослужил в армии, но никогда не испытывал… ничего такого. Что люди считали тебя каким-то ущербным. Что он никогда не был достаточно хорош, что бы ни делал.
Он следил за новостями, смотрел трансляции в сети, обсуждал происходящее с друзьями и сослуживцами. В армии он был окружен белыми, черными, латиноамериканцами, азиатами и никому до этого не было никакого дела. Он знал, что расизм существовал, но, в отличие от многих своих друзей, никогда с ним не сталкивался. Не знал, что может существовать такая жестокая первобытная ненависть. Теперь узнал.
Например, его начальник, Гарри Уилсон. Деревенщина из Ноксвилля, который выслуживался перед клиентами, унижая работников.
— Они иногда ленятся — говорил он. — Иногда приходится щелкнуть кнутом — и женщина с крашеными волосами, искусственными ногтями, силиконовыми сиськами, у которой в гараже стоял шикарный «Мерседес», улыбалась и приглашала его на стакан холодного чая. Гарри вообще никогда сам не работал. Всю работу он оставлял на «этих боев»[14].
Когда Леон жаловался на скудную плату и плохое лечение, Гарри пожимал плечами и говорил:
— Никто тебя не держит. Вперед. Удачи в поиске новой работы.
Леон чувствовал себя, словно в ловушке. Другой работы не было. Он работал каждую неделю, весь год напролет. Гарри был ужасным начальником, но он, хотя бы платил и платил немногим больше, чем минимальный оклад. Леон злился, но раз за разом вставал и шел на работу. Он проглотил свою гордость и гнев и летом вынужден был мокнуть от пота, а зимой мерзнуть до зубовного стука. Он был молод, всего тридцать, но чувствовал себя намного старше. Он приходил домой и после быстрого душа падал в кровать, а жена говорила ему, какой же он замечательный, как она гордится им, какой он пример для сыновей, а он лежал так до самого утра, чтобы на следующий день повторить всё по новой.
