Также смирение – это внутренняя сила индивида, своего рода благородство. Такое смирение-сила снисходительно и привлекательно для окружающих. Это спокойная поступь льва, а не склонённая шея собаки перед более сильным псом. Такое смирение неотделимо от внутреннего достоинства. Но в российском православии почти нет понимания христианского достоинства – упор делается на смирение-делание. Как говорил один монах, топча свою скуфью – покуда тебя не вытопчут, как скуфью, и не раздавят в тебе любое «я», не возьмётся в тебе смирение. То есть гордость здесь фактически символ личности, которой нужно переломить хребет. В монастырях часто тебя начинают подчёркнуто не уважать. Традиция, как я уже говорил, предусматривает трансформацию, но здесь происходит больше фиксация на том, что ты «пёс смердящий» без какого-либо внятного катарсиса. В российском православии это было всегда, и люди, в особенности дворового, простого происхождения носили клички, как собаки. Их даже в монастыри раньше не пускали. В итоге получается следующая картина – кто-то верит всему этому «смирению» искренне и позволяет на себе кататься, а тем временем наверх взгромождаются наиболее ушлые и хитрые, подымаясь по карьерной лестнице, а не достойные, поскольку любая меритократия невозможна без учения о достоинстве.
Следует сказать, что духовник Пантелеимонова монастыря на Афоне Макарий всё же преподал мне учение о христианском достоинстве, что послужило для меня толчком для пересмотра всей монашеской модели и в конечном итоге позволило покинуть монастырь как место, где выживают самые битые и злые. Зачем мучать себя, если понимаешь, какие плоды несёт подвижничество на самом деле? Даже смиренный монах, побеждающий оппонента своим смирением и любовью, действует здесь подобно коту, мурчанием и мимимишностью завоёвывающему своего хозяина. Без завоёванных благими качествами паломников и братьев, сами по себе, эти благие качества ни холодны, ни жарки. Но, завоёвывая почитателей, монах создаёт молву, молва формирует миф и определённый культ его преподобной персоны, развивающийся по всем канонам любого культа.
Как я уже говорил, обвинить оппонента в гордости – это самый лёгкий путь заткнуть ему рот, чем успешно пользуются и самые скудоумные православные. Если ты отрицаешь наличие у себя этой самой гордости, это только подтверждает диагноз. Будь ты трижды умнее – откроешь рот, прослывёшь высокоумным гордецом. Любой спор есть особое взаимодействие, когда картина мира оппонента и даже его видение тебя влияют на твои слова и поведение. Обычно, наблюдая за схваткой двух религиозных манипуляторов, замечаешь, как второй на обвинение в гордости выкатывает обвинение в осуждении – мол, «не судите и не судимы будете». Сюда же идёт притча о соринке в глазе брата и бревне в своём глазу. Здесь обычно в ответ следует возражение, что «я, мол, не осуждаю, а рассуждаю». Ну и в таком духе. Православная полемика обычно грязная, со множеством передёргиваний и эмоциональным пафосом, подменяющим логику. Напоминает схватку двух баранов. Особенно смешным её делают темы, вокруг которых эти бараны танцуют и ломают свои рога: смирение, вера, любовь и другие добродетели. Ревность по бозе снедает и без того скудные умы, разжигая в душе пафос новообращённого.
