Ещё одна голова высунулась из-за бойничного зубца. Гулко, как било, прогудел над толпой надсаженный голос:
— Эй, народ! Я стрелецкий голова Авдей Суков! Пошто скучились?
— Голова, столкни-ксь нам тово еборзея! Пищалью стращал!
— Мы правду пришли вызнать, а он нас — пищалью!
— Зови болярина! — кричали из толпы. — Пущай станет перед нами и скажет!..
— Не вздуряйтесь! — ещё громче крикнул стрелецкий голова. — Расходись!
— Не разыдемся! Зови болярина!
— Пущай скажет нам про ратное дело!
— Уж кой час в неведенье!
— Зови болярина!!! — заревела разом вся толпа. Замахали руками, засвистели, полетели на стрельницу комья снега.
— Тьфу! — плюнул с досады Авдей Суков. — Болярина им… Буде, самого Господа Бога?!
— Бо-ля-ри-на! Бо-ля-ри-на! Бо-ля-ри-на!
— Ну, ждите, собачьи души!
Стали ждать боярина.
Кто молился надвратному Спасу[40], кто трясся от холода, толкался и орал, будто крик согревал, а кто в унынье и страхе молча ждал, что же будет дальше? Выйдет к ним боярин или стрельцы пальнут из пищали — и делу конец. Но стояли в толпе и такие, которые если уж затевали что, то непременно должны были добиться своего. Таким и на стены взлезть не велико дело. Полезут, ежели в раж войдут: и ни стрельцы со своими пищалями не остановят их, ни строгий лик Христа — сдерут со стены и его, чтоб не охлаждал своим осуждающим взором разбушевавшуюся удаль. Таких лучше не распалять…
Знал об этом Мстиславский, потому и поспешил без промедления к Фроловской стрельнице, как только услышал от стрелецкого головы о собравшейся перед воротами толпе.
Мстиславский мог бы подняться на отводную стрельницу и оттуда говорить с собравшимися, но он решил выйти прямо к ним — лицом к лицу, чтобы ни в ком не зародилось подозрение, будто боится боярин толпы.
Коль боишься толпы — какова тебе вера тогда? Никогда ещё трусу не верили на Московии!
Выйдя к черни решительно и спокойно, будто на гульбище к ним пожаловав, Мстиславский одним своим видом успокоил и самых ретивых смутьянов, и самых упрямых неверов.
— Моё почтение и поклон вам, люди московские, — спокойно, негромко сказал он и низко поклонился. — Коль по чести своей я достоин вас слушать, московские люди, говорите, я слушаю!
— Достоин! Достоин! — закричали из толпы. — Знаем тебя!
— Пошто оставили вы дела свои и заботы и сошлись сюда? Буде, кто подбивал вас?
— Шли по доброй воле! И звали тебя, дабы ты сказал нам всю подлинную…
Из толпы выступил косматый угрюмый мужик, поклонился Мстиславскому:
