Я сказал пацанам, что моя мать лечит тех, у кого порвался контакт. Они орут и плачут, эти несчастные. Не умеют без сети. Много памяти, непереносимо много, они просят вернуть их обратно, мычат, бьются головами о стены, разбивая себе лбы в кровь. А моя мама, высокая и худая, кожа да кости, женщина с холодными глазами, делает им уколы, осторожно щелкая пальцем по стеклянному пузу огромного шприца.
Не знаю, поверили ли мне по-настоящему, но этой истории хватило, чтобы войти в компанию. А мне не столько хотелось в нее войти, сколько было стыдно, что у меня самая обычная, ничем не выдающаяся мама. Невысокая, не худая, не такая уж и умная. Самая обычная: не умеет ругаться, не знает «нужных людей». Дед, папин отец, вот уж кто был высокий и худой, с орлиными носом и черными глазами, говорил, что «не уследил». В шутку, конечно, но даже мне иногда становилось обидно. Он, чертов интеллигент, говорил, что Максим, его мальчик, его талантливый сын, уж, конечно, достоин лучшего. У деда тряслась голова, слишком большая на тонкой шее, и это делало его похожим на старую облезлую ворону.
- Сердцу не прикажешь, да? - он улыбался.
Он умирал от какой-то странной болезни, природу которой я не понимал.
Он смотрел на маму и говорил:
- Ну, чем богаты, тем и рады, с другой стороны. Точно, Настя?
Мама сжимала губы в бледную полоску, брала себя в руки, потом улыбалась, просила прощения, и выходила из комнаты. Она никогда не кричала. Не ругала меня, не запирала в комнате, не отказывала ни в чем, пыталась относиться с понимаем ко всем нашим с отцом идеям. Я какое-то время ненавидел ее за это.
Мне хотелось получить взбучку, хотелось сказать друзьям, что у меня строгие родители, хотелось бояться. Поэтому я и придумывал ей самые жуткие профессии, какие только знал. Поэтому я и рассказал новым пацанам, что страшнее моей мамы нет никого, а они за это показали мне баги в Сети. Сказали ни за что не рассказывать матери. Потребовали поклясться.
- Об этом пока никто не знает, когда будут клеить вторую версию, естественно, починят, но пока можно юзать. Смотри.
Сказал Рыжий. Ужасно тощий парень с пигментными пятнами на лице. Он любил всякие разные «крутые словечки». Говорил, что родители его состоят в каком-то городском совете, который, мол, борется с законами об интеллектуальной сегрегации и все такое прочее. Кажется, не понимал и половины из того, что говорил. Но ребятам нравилось.
- Они хотят разложить нас по полочкам, как вилки и ложки в шкафу на кухне. Тебе будет нельзя на мою полку, понял? Они хотят лишить нас права выбора, называют это болезнью.
