Просто что-то стряслось со временем.
Ларин видит забор, который дед заставлял красить каждое лето, и мы были все с ног до головы были в синей и красной краске, а в город в августе возвращаться так невыносимо не хотелось... Видит, как из будки выглядывает старый пес Волчок, у которого гниют глаза. Слабый и больной, еле волочет он за собой толстую ржавую стальную цепь. Он отказался жить в доме, выл и скреб когтями полы, просился к себе в конуру, хотел защищать. Больше ничего не умел.
Волчок умрет, когда Ларину исполнится девять. Ларин не почувствует ничего. Вообще ничего. Это странное чувство надолго останется с ним, почти на всю оставшуюся жизнь. Будет кончаться лето, второе пустое лето без Сашки, и старый тополь, растущий прямо посреди двора, заслонит длинной кривой тенью сарай... Волчок лежит и не двигается... Секунда: настороженно поднимает голову, слепо озирается. Нюхает воздух, чует чужого.
Цезарь стоял за забором и смотрел на свой старый двор. Хлопнула дверь летней кухни, и вышла бабушка. Толстая и маленькая, как плюшевая игрушка. В косынке и простом сером платье. У Цезаря ком встал в горле, но хватило сил и мозгов немедленно оттуда убраться. На холмы. Иначе... а что иначе-то?
Бродил, бродил, вспоминал; щедро и беспощадно лилось в голову то, о чем давным-давно позабыл. Узенькая, с худыми коленками, одиннадцатилетняя Лида, которая, даже спустя годы, вызывала у Ларина приступы восхищения. Красные пугающие губы Вальки. Или здоровяк Мамед с безумными глазами. Красными не то со злости, необъяснимой и страшной, не то от «травы». Вот он, под истошные Валькины крики, давит сороку. У птицы переломаны крылья, ей осталось совсем немного, но она пытается бежать. Не получается. Хрясть. И голова нееестественно вывернута вверх.
Свечерело, зажглись в окнах огни. Ларин сидел на склоне и смотрел на деревню. Хотелось есть и спать. Пирожков бы бабушкиных - откусываешь кончик, а затем ложкой толкаешь внутрь ломоть сливочного масла. И пусть мать споет что-то. Неважно, какую именно песню, пела она что могла, что помнила, хриплым медовым голосом. «Ложкой снег меша-а-а-я»... Глаза слипаются. Поцелует мокро в щеку или в лоб, прошепчет: «Доброй ночи» - и выйдет из комнаты, погасив за собою свет.
Не удержался, встал, легко, как пружина, и пошел через картофельное поле к маленькой, едва заметной в зарослях калитке: там можно подняться по тропе через огород, и выйти прямиком к будке Жука. Жук - это второй дедов пес, совсем маленький, плешивый звонок, а не собака, которого отравит сосед, когда Цезарю будет пятнадцать. Рядом с будкой Жука стоит большой котел, где варят похлебку свиньям, а слева небольшой загон, там ослица Машка, которую отчим, Капитан Золотой Зуб, глупый и надменный, забьет в голодный год уже после смерти деда.
