— Как узнали другие Лесничие? Ты знаешь?
— О, — сказала я, не успев прогнать горечь из голоса. — Они были там.
— Где?
Я раздавила травинку между пальцев.
— Во дворе, где меня официально приговорили и увели. Они не знали, почему я сорвалась, слышали лишь, что я сделала это перед королем. Там была вся стража — лесная, с оружием, дворцовая. Даже ученики. Вандален… постарался сделать из этого спектакль.
Мне не нравилось вспоминать те моменты, море лиц передо мной, их подняли из постелей за два часа до обычного подъема.
— Он заставил нарядить меня в мою официальную форму, а потом вывел перед всеми. Он созвал других Лесничих и заставил сорвать меня все, что означало мой ранг. Они забрали мой серебряный наплечный шнур, пояс с инструментами и сапоги с двумя рядами бахромы, — я вспомнила, как Джен стояла с другими учениками, смотрела огромными глазами. — Он заставил их оторвать знак с моей туники. Они даже оторвали вышивку с воротника плаща. Он заставил их сломать мой лук, придурок, его можно было хоть отдать кому-нибудь, но нет, ему нужно было усилить впечатление.
Я погрузила пальцы в мягкую землю, глядя в пустоту.
— Он зачитал мой приговор, чтобы слышали все, лишил меня ранга и назвал чужаком. Он отдал приказы всем отрядам ловить меня в лесу в будущем. И потом заставил Лесничих связать мне руки и завязать глаза, будто они думали, что я не смогу пройти по горе с закрытыми глазами, — я помнила, как решительно смотрела над головами друзей, несколько светлячков летало по краям двора, и повязка опускалась мне на глаза.
Я стряхнула траву с сапог.
— Пять лет я цеплялась за идею, что его спектакль вызвал другую реакцию, что он не запугал стражу, а усилил их презрение.
Кольм крутил колечко Амы на цепочке.
— Потому ты так расстроилась из-за той ямы.
Я посмотрела поверх темнеющего проема.
— Ничего не изменилось. Никому не хватило смелости продолжать нашу настоящую работу. Вместо этого они ходят по старым дорогам, не пуская виндеранских детей собирать грибы. Мы отдаем деревья жукам, и обвалы загрязняют ручьи, — я вздохнула. Он издал тихий смешок. — Что?
— «Моя сила в моей честности», — он спрятал колечко под рубашку. — Никто не может сказать, что ты больше не Лесничая, Мэй.
Простота его слов потрясла меня. Годами я боролась за свое старое ощущение цели, поглощенное отсутствием направлений, пустотой, появившейся в моей жизни. Он назвал меня по старому титулу без сомнений, и от этого в груди стало тепло. Я опустила голову, воротник вдруг стал горячим.
