Хмыкая в нетерпение проверяющий генерал водил биноклем стараясь ни чего не упустить. Он то и дело переводил взгляд с наступавшего батальона на другой берег реки.
— Что-то твоих и не видать, Филиппыч?! Попрятались что-ли? — недоуменно спросил он. — Ты же говорил, что... Хотя подожди-ка... кажется есть один! — Длинный бинокль застыл в одном направлении. — Точно! Летеха, что-ли?
Генеральский бинокль безусловно был чудом техники, но даже он не мог передать всех нюансов происходящего на том берегу реки. На обрывистый берег действительно вышел лейтенант. До черна загорелый, в потертом обмундировании с закатанными рукавами. Несколько минут он напряженно всматривался в густые столбы пыли, которые поднимала в воздух двигавшаяся через поле техника. Потом его действия стали более любопытными... Он стащил с плеч рюкзак и еще раз осмотревшись развязал его.
Если бы генерал был ближе, то он несомненно стал бы свидетелем крайне странного зрелища, которое однако через какие-то несколько лет станет совершенно заурядным для советской армии.
— …, — громко выдал лейтенант, вытаскивая из нутра рюкзака горсть каких-то темных и осклизлых камешков. — Горсть какого-то говна! Вот привалило-то так и привалило! Я бы этого Остапчука всей его жирной харей самого в это дерьмо макнул..., — далее он сильно размахивался и бросал эту горсть в возле берега. — Сидит себе в окопе и массу давит! Боров сизокрылый! Наука недоделанная! Юбки значит бабам задирать он может,а испытывать Григорьев! — новое движение и еще одна порция черной массы полетела в другую сторону прибрежной полосы.
— Григорьев! — откуда-то из глубины раздался начальственный рык. — Хватит там рассусоливать! Близко они уже. Заканчивай! Остальные уже вернулись. Один ты копаешься! Что? — последнее видимо было ответом на то, что лейтенант выдал несколько громче чем следовало бы.
Чертыхаясь про себя офицер нашарил в мешке последнюю горсть и с ненавистью во взгляде забросил ее прямо возле берега в камыши.
— Приготовиться! — услышал он, едва свалился. — Танки пошли...
Многотонные машины перед водяной преградой на мгновения замирали, а потом резво бросались вперед. Грозные танки с выдвигавшимися в небо трубами погружались под воду, чтобы на вырваться на волю, но уже на той стороне.
— Давай, давай, — бормотал комбат, сидевший в головной машине. — Родимый, давай! — внутри было жарко и влажно, гремело железо и остро воняло потом. — Ходу! Ходу!
