— Но он же ничего не терял, — возразил Миша. — Не он же оплачивал их лечение. Пусть бы лечились, ему-то какая разница?
— Никакой. В этом-то вся гадость и состоит. Он считал, наверное, что благотворительные фонды существуют исключительно для того, чтобы ловкие Галактионовы могли на этом наживаться, а вовсе не для того, чтобы кому-то помогать и делать добро. Да ему и в голову не приходило, что раз уж банк все равно оплатил консультацию ребенку, у которого есть шанс поправиться, то пусть фонд сделает для него все остальное. Фонд — средство для доения денег из несчастных родителей. Как там говорил жене Галактионов, помните? Когда он в коробке из-под фотоаппарата толкнул старый замок.
— «Грех же не воспользоваться»?
— Вот-вот. Нет, Мишенька, теперь я абсолютно уверена, что если дело Димы Красникова побывало в руках у Галактионова, то Лыков не врет. Такой тип запросто может чужую тайну обнародовать, кинуть, как кость с барского стола, чтобы не платить наличными.
Миша заботливо вел ее, лавируя между глубокими лужами.
— Вы домой едете? — спросил он, подходя к остановке автобуса и рассматривая плохо видные в вечерней тьме номера маршрутов.
— Нет, мне нужно в контору вернуться. Я же днем сорвалась, когда вы позвонили, все бумаги на столе оставила, а то, что нужно, в сумку не положила. А вы?
— Я тоже на работу. По-моему, нам нужен вот этот автобус, — он кивнул в сторону подходящего к остановке битком набитого «Икаруса». — Поехали, Анастасия Павловна, он нас довезет до метро.
— Да вы что, Мишенька! — не на шутку перепугалась Настя, увидев толпу в салоне и почти такую же толпу, собирающуюся штурмовать автобус с улицы. — Это же смерть моя. Я не могу ездить в толпе и в духоте, мне плохо становится. Пешком, пешком, только пешком.
— Но это далеко, — честно предупредил Миша, хорошо знавший ходившие по отделу легенды о невероятной лени Анастасии Каменской. — Пешком минут двадцать получится.
— Все равно, — она упрямо мотнула головой. — Это лучше, чем нюхать нашатырь и падать в обморок.
Они медленно шли по темной неприветливой улице. Впечатление от нравственного уродства Александра Галактионова оказалось таким сильным, что им обоим почему-то больно было не только обсуждать его, но даже думать о нем. Тротуар был широким, Настя шла почти не глядя под ноги и не подозревая, что на самом деле начиная с сегодняшнего дня она ходит по узенькой дощечке, по обеим сторонам от которой — смерть.
