— Костя, мне нужно, чтобы ты из этого дела сделал конфетку.
С этими словами начальник протянул Ольшанскому тоненькую папочку с вложенными внутрь несколькими листками.
— Что это? — спросил Ольшанский, беря в руки совсем еще невесомое уголовное дело.
— Это дело о телефонном хулиганстве и вымогательстве. Некий гражданин вымогает деньги у супругов Красниковых под угрозой разглашения тайны усыновления.
— Не понял.
Константин Михайлович аккуратно положил папочку на стол, словно она могла взорваться.
— Телефонное хулиганство — не наша специальность, этим должна заниматься милиция. Чего ты от меня-то хочешь?
— Я хочу, чтобы ты расследовал дело о разглашении тайны усыновления.
Ольшанский открыл папку и быстро, по диагонали просмотрел имеющиеся там документы.
— Но здесь нет заявления потерпевших о разглашении тайны. Здесь только жалоба на телефонное хулиганство.
— Вот ты и возбуди дело о разглашении тайны, — сказал начальник. — Ты следователь, тебе и карты в руки.
Ольшанский недоверчиво глянул на него.
— Ты можешь мне объяснить, зачем? Что ты затеял? Как вообще это «телефонное» дело к тебе попало?
— Да не затеял я ничего, Костя. Что ты, ей-богу, во всем подвох видишь. Прокурор города проводил выборочную проверку санкций, даваемых окружными прокурорами, и наткнулся на бумагу из окружного УВД с просьбой разрешить прослушивать переговоры, ведущиеся с телефона, установленного в квартире граждан Красниковых, в связи с заявлением последних о том, что им систематически звонит неустановленное лицо и вымогает деньги под угрозой разглашения тайны усыновления. И ставит прокурор перед работниками милиции вполне законный вопрос: а откуда сей резвый шантажист узнал тщательно скрываемую тайну? Не иначе, кто-то ему сказал, тем самым тайну разгласив. А это — статья сто двадцать четвертая «прим» нашего горячо любимого и пока еще никем не отмененного Уголовного кодекса. Вот и весь сказ.
— Неубедительно, — покачал головой следователь. — К тебе-то как дело попало? Что, эти Красниковы — знакомые нашего прокурора? Почему он не отдал дело в окружную прокуратуру?
— Почему, почему, — проворчал начальник следчасти. — Потому что. Он хочет получить образцово-показательное дело, вроде учебного пособия для молодых следователей, чтобы с него можно было брать пример. Разве еще пять лет назад кто-нибудь мог предположить, что нам придется оформлять дела об оскорблении и клевете? Да они встречались-то раз в сто лет и шли через суд как дела частного обвинения. А теперь сейфы ломятся от дел о защите чести и достоинства. Они, конечно, не уголовные, а гражданские, но надзирать-то прокуратуре все равно приходится. А разглашение тайны усыновления — уже наш хлеб, и не сегодня-завтра эти дела могут посыпаться, как крупа из рваного пакета.
