Ей вдруг стало очень легко представить, как отражение моста тает в воде, оставляя свою половинку ждать следующей возможности увидеть вторую часть целого.
Город тонул во тьме. Рев мотора заглушал все звуки мира за окном, улицы окутывала серая вечерняя дымка. Этте казалось, что она угодила в немое кино. Машина ехала по широкой улице – по Невскому проспекту, объяснил Генри, – а Этта не могла отделаться от ощущения, что они скользят по Петербургу как чьи-то мрачные тени: незваные и нежеланные.
Слякоть под колесами была почти неотличима от мусорного месива, забившего сточные канавы, тянувшиеся вдоль улицы. Автомобиль подпрыгнул, переезжая через что-то, – Этта обернулась, вытянула шею, но рассмотрела только рваные остатки транспаранта и два древка, уносимые людьми в строгой военной форме. Девушка проследила за ними взглядом – во двор, посреди которого бушевал костер. Ткань и дерево полетели в огонь за спинами солдат, стоявших вокруг костра плечом к плечу. Несколько мужчин и женщин жались в отдалении, почти на границе освещенной области, но машина проехала мимо слишком быстро, и Этта не успела разглядеть, что они там делали. Грелись, наверное.
Мимо проносились великолепные фасады зданий, их арки и купола; все они выглядели, словно украшенные драгоценными камнями. Контраст с тем, что творилось на улицах, от этого становился еще мрачнее.
Этта откинулась на спинку сиденья, с отвращением осознавая, что ее все-таки запихнули в отвратительно толстую белую шубу Уинифред. Ей до жути хотелось почувствовать себя собой, чтобы яснее увидеть, в каких точках они с Генри пересекались. Но, одетая так величественно, все еще чувствуя, как горят щеки от интенсивного курса этикета, который ей устроила Уинифред, девушка ощущала, что настоящая Этта из нее словно выскальзывает, растворяется в фальшивом образе благопристойной леди.
На ней было тонкое, узкое, как футляр, бледно-розовое платье, прямое, чуть выше лодыжек. Полупрозрачный верх облегал тело драпировкой с фестонами, каждый слой заканчивался узенькой мерцающей бахромой.
Перед отъездом Генри вручил ей пару белых перчаток чуть выше локтя и длинную нитку жемчуга; Уинифред он протянул что-то, похожее на алмазную заколку, – Этта понадеялась, что это все-таки хрусталь, а не бриллиант, – чтобы закрепить волосы девушки. На изнурительную борьбу с непослушными локонами у женщины ушел час. Но с помощью двух горничных ей все-таки удалось уложить волосы в ретро-волны, с помощью шпилек убрав лишнюю длину в пучок. Будет просто замечательно, если вечером, вытащив все шпильки, она не обнаружит залысин.
