— Так спрячьте же ваши деньги, — процедила она сквозь зубы.
— Нужно будет так и сделать это, — согласилась старуха.
Лампьё отчетливо вспомнил желтый отсвет зимнего утра, когда мысль о том, что старуха носит в своем кошельке несколько тысяч франков, привела его в мрачное удивление…
* * *
Что сказал бы Лампьё, если бы ему предъявили улики? Ему нечего было сказать. И вот он то терялся от страха, то смутно надеялся, что его это минует.
Поведение его пока что оставляло его вне подозрений, оно было безупречно. Никогда ни от одного из своих хозяев он не получал никаких замечаний. Мало того, он не имел никаких подозрительных знакомств, его никогда нельзя было встретить ни на каких вечеринках. В погребке близ рынка, где он ежедневно перед обедом выпивал стакан белого вина, его знали давно, и сам Фуасс, хозяин погребка, мог бы, если бы это понадобилось, подтвердить, что ни разу за все время, что Лампьё состоит его клиентом, не видал его пьяным. К тому же и костюм, и наружность Лампьё свидетельствовали, что это честный сорокалетний мужчина, мрачный и молчаливый. В самом деле, он всегда молча выслушивал других, когда те жаловались ему на свои неудачи. И на него обращали внимание лишь тогда, когда он, ставя свой опорожненный стакан на прилавок, говорил:
— Хозяин! Еще стакан!
Лампьё молчал, слушая долетавшие до него обрывки разговоров, как вдруг Фуасс, прочтя газету, обратился к нему, высказывая свои соображения по поводу убийства в улице Сен-Дени.
— Да, да, конечно… — пробормотал Лампьё.
— И вы увидите, месье Франсуа, — продолжал Фуасс, — они не так-то скоро его поймают! Что вы на это скажете?
Лампьё покачал головой, медленно, сохраняя непринужденный вид, поднес к губам свой стакан и, отхлебнув, подтвердил:
— Не поймают! Чтобы обделать такое дельце, в людном квартале рынка, нужно быть тертым калачом! И потом — если хотите знать мое мнение, — я думаю, что он работал не один. Их было двое или трое… Разве только если его подкараулила женщина…
— Женщина?!
Фуасс пожал плечами.
— Великолепно! — согласился он… — Женщина!.. И если когда-нибудь на него наложат лапу, то это удастся, как всегда, благодаря женщине.
— Как всегда! — повторил убийца. И тотчас же, осушив свой стакан, тяжелой поступью направился к двери. Мысли его путались, и он не мог решить, стоит ли пытаться узнать, кто именно — та, с которой он чувствовал себя связанным неразрывными узами.
* * *
Однако, едва лишь Лампьё спустился в пекарню и остался там один, перед печью, квашней и вложенными одна в другую формами для хлебов, как снова почувствовал себя во власти мучительных мыслей об этой девушке. Правда, он не дошел еще до галлюцинаций; ему не чудилось еще, что она поднимается с того места, где он обычно сидел, и идет к нему навстречу… Но ощущал ее присутствие, чувствовал, что она стоит здесь, безмолвная и неподвижная. И им овладевало смятение. Чего она ждет? Зачем?..
