Желая излечить меня от привязанности к Мариэтте, моя мать лишь усилила ее, причем тем успешнее, что я, не зная, что делать, стал ходить к проституткам, надеясь получить у них те же наслаждения, но они нисколько не напоминали мне того, что было раньше… Чего же мне не хватало? На этот вопрос я мог дать незамедлительный ответ. Мне не хватало Мариэтты и удобства наших встреч в ее комнате.
Понятно, что выходить ночью я не решался. Следовательно, я ходил к ним днем, когда представлялась возможность, и часто мне было стыдно — настолько все, что делали те две или три профессионалки, было ненатуральным. В городе этих женщин открыто презирали. Их хорошо знали. Когда-то они были служанками (как Мариэтта, размышлял я) — то у одних, то у других, и все, за редким исключением, имели возможность составить себе о них мнение.
Так что я был для этих несчастных всего лишь еще одним мужчиной, и даже просто клиентом, как они выражались, причем из самых бедных. Это позволяло им не скрывать от меня того, каковыми они были на самом деле, то есть толстыми и тяжеловесными провинциальными проститутками со свисающим с головы шиньоном, вяло передвигавшимися в своих шлепанцах между переполненным туалетным ведром, использованными полотенцами, ночным горшком, пропитанной маслом бумагой — остатками недавней трапезы — и разного рода утварью, болтавшейся вокруг них. О, нищета любви! Сколько я ни зарекался, что больше туда не вернусь, дня через два-три снова возвращался, и, в зависимости от случая, одна или другая из этих женщин принимала меня и вела к своей постели.
Они жили не на улице Бас, и их не путали с теми жалкими нищенками, которых я обнаружил как-то ночью за их ужасным занятием, но я думаю, вряд ли любительница кофе Мари, Жизель с огромными грудями и Антуанетта по прозвищу Тихоня были намного лучше их. Я прекрасно отдавал себе в этом отчет. Иллюзий я не питал. И все же, как замирало у меня сердце, когда я попадал в облезлый коридор, который вел к ним.
Я приносил им, когда мне удавалось украсть в подвале бутылку водки или мадеры. Мы распивали ее вместе, и в такой день я мог больше ничего им не давать. Для них это был настоящий праздник — выпить вот так, расслабившись, посреди беспорядка их профессии специально для них украденную бутылку. Мы опустошали ее за один присест, а с улицы в открытое окно, заставленное цветами, до нас долетал перестук молотов из расположенной рядом кузницы… или шум шагов, или скрип колес по мостовой, и заходящее солнце, пылавшее, точно пожар, бликами лучей скользило по потолку.
