Когда Танат вошел в умывальную комнату, Анна чистила зубы.
— Вот хорошо, что ты пришел! Полей мне воды.
Помогая девушке, Танат заметил:
— А в тундре зимой негде умываться…
— Я собираюсь жить так, как живут исконные оленеводы, — ответила Анна.
— Трудно будет.
Одинцова посмотрела на Таната.
— Тебе трудно было?
Танат улыбнулся.
— Но я же привычный… Родился в тундре, вырос в яранге. Нелегко было привыкать к здешней жизни. За настоящую парту сел только в пятом классе, а до этого писал, растянувшись на полу, как тюлень.
— Ты — человек, и я — человек, — сказала Одинцова. — Значит, и я могу жить твоей жизнью.
— Хотел бы я услышать, что ты скажешь, когда окажешься в тундровой яранге… При свете жирника или костра… Там даже керосиновых ламп нет.
— Если я что задумала, то обязательно добьюсь своего, — с неожиданной твердостью в голосе произнесла Анна.
С этого дня они не расставались. Он показал ей самые красивые места в Уэлене. Проделали долгий путь по берегу моря до Пильгына, пролива, соединяющего лагуну с открытым морем. Посетили старое кладбище, где в оградках камней белели кости схороненных. Рядом лежали копья с наконечниками, гарпуны, каменные плошки, осколки фарфоровой посуды, костяные пуговицы и пряжки, ржавые ружья и даже полуистлевшая, с распавшимися мехами гармошка. Чуть в сторонке высились два холмика из каменных глыб, под которыми лежали два тангитана, похороненные по русскому обряду в деревянных ящиках. Из-под камней торчали разбитые, серые доски, рядом валялись столбики с пятиконечными звездочками, вырезанными из жестяных консервных банок. Пока Анна делала торопливые зарисовки, Танат отошел в сторонку. Жадные расспросы об обряде захоронения, непонятное ему любопытство, странное возбуждение девушки покоробили Таната, и он впал в мрачное настроение.
Уже вечером, у дверей своей комнаты, Анна ласково спросила:
— Ты что поскучнел?
— На кладбище не бывает весело.
— Но мне это очень интересно, и для науки важно, — сказала Анна и втянула в комнату слегка упиравшегося Таната.
Зимой здесь жила учительница математики Екатерина Ивановна Покровская. Если в конце недели выпадала хорошая погода, влюбленный в нее директор из соседнего эскимосского селения, Николай Николаевич Максимов, приходил на лыжах, преодолевая опасный Дежневский перевал и пустынную долину, в которой никогда не утихал ледяной ветер. Скрип пружинной кровати, приглушенные стоны и страстные вздохи были слышны даже в коридоре, и интернатские ребята настороженно внимали непривычным звукам тангитанской любви. После окончания учебного года Екатерина Ивановна перебралась в Наукан,
