Все эти дни Ринто был необыкновенно ласков и предупредителен к своей тангитанской невестке и старался предоставлять больше свободного времени Танату, чтобы тот мог чаще бывать с женой. Костер в чоттагине плохо разгорался, и Ринто уселся перед очагом помочь невестке.
— Ты на меня сердишься?
— За что?
— Мое камлание оказалось тщетным.
— Ты не виноват… Или Их нет, или Они тебя не услышали.
— Нет, Они есть, — убежденно возразил Ринто. — Только на этот раз у Них были свои намерения.
— Злые намерения, — заметила Анна морщась от едкого дыма.
— Мы никогда не сможем разгадать Их истинные намерения. — сказал Ринто. — Только должен заметить: мы не можем мерить деяния Высших Сил нашими человеческими мерками.
— Никакими мерками, ни Высших Сил, ни человеческими не оправдать смерть невинного младенца, не сделавшего никому зла! — воскликнула Анна.
— Только Они дают жизнь, — сказал Ринто.
— Зато желающих отнять ее слишком много и без Них, — сердито заметила Анна. — Особенно среди людей… Но какой был великий смысл в смерти Тутынэ?
Ринто какое-то время помолчал, потом продолжил:
— Я чувствую, что твоя вера в мои силы поколеблена. Может быть, ты в душе даже называешь меня, как твои сородичи-большевики, распространителем умственной отравы. Это твое право — сомневаться. Сомнение — это проверка на пути к истине.
Хотя Танат и вернулся на свое постоянное супружеское ложе, прежней, горячей, всепоглощающей близости между ним и Анной уже не было. Он чувствовал, что она только терпит его и с нетерпением ждет, когда он отодвинется от ее тела и перекатится к Кате, которая демонстративно громко вздыхала, кашляла, всем своим поведением показывала, что она бодрствует и все слышит.
— У нас еще будет ребенок! — горячо шептал Анне Танат. — Впереди у нас еще целая жизнь!
Анна молчала. После близости она повернулась к мужу и через мгновение громко задышала.
— Это у меня будет ребенок! — зашептала прямо в ухо Катя. — Теперь в этом нет никакого сомнения. И я уверена, что у нас будет сын!
Смысл этих слов не сразу дошел до Таната. А когда понял, почувствовал странную раздвоенность. Ему хотелось приласкать Катю, как-то поблагодарить ее за терпеливую верность, и в то же время неутихающая, неослабевающая жалость к Анне продолжала сжимать его сердце.
Утром уже все в стойбище знали, что Катя беременна. Анна обняла ее и сказала:
— Я очень рада. Значит, наша яранга не останется без звонкого детского голоса!
Согласие и умиротворение наступили в маленьком стойбище.
