[13], какие-то кожаные мешки, куски вяленого мяса.
К запаху внутренности яранги надо привыкнуть или не обращать на него внимания. Не знаю, удастся ли мне это, но поначалу этот аромат ошарашивает и бьет, можно сказать, по мозгам. Но главное — все оказалось проще, легче. Что касается еды, то после голода во время блокады Ленинграда я ради любой пище. Меня угощали тундровыми деликатесами — вареным, свежим мясом, каким-то густым, чуточку острым супом, на десерт — оленьими ногами, которые сначала надо было обглодать, а потом расколоть и добыть розовый, тающий во рту костный мозг. В довершение пили крепкий чай с сахаром. Каждый положил за щеку кусок и после нескольких чашек вынул остаток! Мой кусок сразу же растаял чуть ли не после первого же глотка!
Конечно, я не ожидала каких-то особых любовных ухищрений со стороны моего мужа: все же человек он очень молодой, неопытный. Я смутно подозревала, что в этом деле все человечество поступает одинаково. Но Танат очень нежен, и ему особенно нравится, как он говорит, «тангитанский поцелуй».
Ринто с женой в эту ночь долго не могли заснуть. Сначала хозяин яранги долго курил, высунувшись в чоттагин, наблюдая, как новоявленная невестка безостановочно пишет остро отточенным карандашом в толстой тетради. Что она может туда заносить? Где найти столько слов, чтобы заполнить даже одну страницу?
Поступок сына потряс родителей. И Ринто, и Вэльвунэ до сих пор не могли прийти в себя, хотя внешне этого не доказывали. В первые мгновения они лишь обменивались недоуменными взглядами. Пока единственное примиряло Ринто, это то, что Анна старалась не показать виду, как ей неловко и неудобно в яранге, и по мере возможности пыталась говорить по-чукотски. Она пишет, вне всякого сомнения, по-русски. Чукотскую грамоту только начали учить. Кочевой учитель Беликов показывал книгу, сделанную в далеком Ленинграде, где на белой бумаге были запечатлены чукотские слова и нарисованы яранги, олени, моржи, нерпы и даже облик некоторых людей напоминал кого-то из знакомых. События, описанные в первом чукотском букваре, поражали обыденностью и отсутствием смысла. В самой примитивной волшебной сказке, передаваемой из уст в уста, поводов к размышлению было куда больше, чем в напечатанном тексте.
— Ты не спишь? — спросил Ринто жену, всунувшись обратно в полог, как рак-отшельник в свою раковину.
— Не могу уснуть, — вздохнула Вэльвунэ. — Не могу понять, зачем Танат это сделал?
