Каюры — Гатле и Ипэк — сладко спали в отведенном для них домике. На столе стояли пустая бутылка и растаявшие ошметки копальхена. Его тяжелый запах ударил в нос, и некоторое время Атата налаживал дыхание, прежде чем принялся расталкивать спящих. Хотя каюры и выпивали, но не так уж смертельно, как некоторые анадырцы, которые часто валялись прямо на улице. Гатле и Ипэк знали норму, к тому же побаивались Атату, который мог и поколотить.
Закрепленные на длинной цепи, собаки лежали в снежных ямках, пушистые, сонные, разленившиеся от долгого безделья. Некоторые зевали с негромким подвыванием, большинство равнодушно провожали каюров полузакрытыми глазами. Атата проверил все снаряжение — запасную упряжь, специальные налапники, похожие на крохотные торбазики, сшитые из толстой оленьей замши и нерпичьей кожи с завязками, проверил брезентовую палатку, запас керосина и стеариновых свечей. Остальное — чай, мука, сахар, табак, оружие и спирт находились у него дома.
— Отправляемся в путь послезавтра! — сообщил Атата каюрам.
Длинный караван из трех упряжек вышел на рассвете из окружного центра Чукотского национального округа по направлению к селу Канчалан. Собаки резво бежали по снежной целине, утрамбованной ураганными ветрами. Нарты располагались так: Атата ехал на срединной нарте, впереди — Гатле, наиболее опытный каюр. Замыкающим — Ипэк. У него было запряжено четырнадцать собак, но он еще на буксире тащил грузовую нарту, нагруженную копальхеном и половиной оленьей туши. Остальной груз равномерно распределялся по всем нартам, но он был довольно тяжелым. Нарты шли неспешно, однако Атата не торопил каюров: предстоял далекий путь. Первые дни предполагалось посвятить опробованию упряжек, снаряжения. Пока Атата был доволен, и поэтому первую ночевку в чукотском селе Канчалан он отметил хорошей выпивкой с председателем местного Сельского Совета чуванцем Куркутским.
Куркутский приходился родственником одному из деятелей Первого Ревкома Чукотки, расстрелянному в начале девятнадцатого года колчаковцами. Это родство служило достаточным основанием, чтобы считаться человеком беззаветно преданным Советской власти и занимать высокие руководящие должности. Будь Куркутский грамотнее и трезвее, он сидел бы сегодня в Анадыре, за хорошим письменным столом. А так, здесь в Канчалане, Сельский Совет ютился в невообразимо грязной избушке с дымящейся печкой. На стене висел заиндевелый портрет товарища Сталина в форме генералиссимуса.
