. С таким утверждением соглашается большинство исследователей. «Население Северо-Восточной Руси, которое образовалось через смешивание, взаимную ассимиляцию славян лесной полосы и финнов, превращается в особую народность „великоруссов“»
[241]. Итак, в XI–XII ст. молодые восточнославянские этносы (псково-новгородцы, белорусы и россияне) ответвились от правящего русско-украинского этноса Киевской империи. Новые молодые этносы появились в процессе славянизации, а точнее — русинизации лесных просторов Восточной Европы, испокон века заселенных балтами и финнами. Из сказанного вытекает, что россияне отнюдь не имеют оснований называться «старшим братом». Если идти по логике истории, «то именно „старший брат“ должен был овладеть родительским, основным наследством — Киевом, а младшие братья искать свою судьбу где-то в других местах. Именно украинский народ стал безоговорочным наследником Киевского государства»
[242]. Таким образом, россияне считают колыбелью своей народности не свои автохтонные земли, а территорию бывшей метрополии, откуда пришли колонизаторы. «Поскольку российский этнос появился на исторической арене не раньше XII ст., то претензии официальной Москвы на Киевскую Русь как на первое российское государство выглядят абсурдными. Ведь значит, что российское государство появилось прежде самых россиян»
[243]. Народ, который уже с IX ст. назывался «Русью», не имел «ничего общего с московским народом, поскольку возникновение московского народа относится к XII ст.: четыре века разделяют те два народа уже в начале истории»
[244].
Наличие в эпоху расцвета Киевского государства на территории Залесья автохтонного чудского населения ставит великодержавных историков в проблемную ситуацию. С одной стороны, сделать из этого надлежащий вывод им нельзя, потому что расшатываются основы официальной исторической доктрины, а с другой — факты, как известно, вещь упрямая, и говорят сами за себя. Метко охарактеризовал это двойственное положение академик М. Покровский: «Так вот, то, что финны составляли коренное, осевшее и более или менее культурное население будущей Московии… относительно этого, в сущности, не было расхождений у буржуазных историков. Но российские историки, — продолжает М. Покровский, — представив целиком убедительный материал, просили потом своего читателя не делать из этого материала выводов, которые они внутренне, без всякого сомнения делали, — этот комический прием не может, конечно, никого обмануть, как не одурачивал он, разумеется, и читателей-современников. Возможно, что именно это и натолкнуло наиновейших авторов на другую тактику: или полного замалчивания самого сюжета, или бесстыдного подсовывания читателю (и за дурака его считают!) выводов, прямо противоположных фактам»
