Эндрю О’Хейган
Из сферы ручного ремесла…
Телевидение подняло производство банальности из сферы ручного ремесла на уровень крупной индустрии.
Натали Сарро
Может быть, во мне говорит чересчур ревностный католик, но я давно уже подозреваю, что боль унижения связана с каким-то особенным, пикантным и дерзким удовольствием. В конце концов, унижение в той же мере напоминает нам о наших бессчетных потребностях, в какой указывает на презренные слабости, и писателю стоит внимательно прислушиваться к внутренней драме своих запросов. Именно в непроглядно-черную ночь истинного унижения, в мучительные часы духовного кровопускания писатель становится самим собой, наиболее полно и правильно проявляет себя, обнажая душу. Мы даже дерзнем назвать это Жизнью Писателя: единственный успех, на который можно рассчитывать, — это успех на страницах книги, все остальное — сладкие речи из руководства Ф. Скотта Фитцджеральда[16] по мгновенному взлету к славе — не больше чем распевки перед грядущей трехактной оперой позора.
В двадцать шесть лет, с целым мешком надежд и улыбок, я был счастлив впервые отправиться в тур по стране с презентацией своей книги. Погода стояла прекрасная, у меня был новый костюм, и я перемещался из одного города в другой в легком экстазе от выпитых коктейлей и бесконечных вечеринок, в полной уверенности, что образ жизни писателя очень даже по мне. Где бы я ни появился, чуть ли не со всех сторон на меня сыпались любезные предложения: не хотите ли написать для «Нью-Йоркера», поучаствовать в шоу Стадса Теркела[17], посетить Бьютт, штат Монтана, жениться на моей дочери… Дни мои были наполнены постоянными развлечениями, и я полагал, что не за горами и то время, когда мне предложат выступить в Конгрессе с докладом о положении в стране.
А потом самолет со мной и моим самодовольством на борту пробился сквозь облака и сел в Чикаго.
Вообще-то Чикаго очень приятный город. В нем много подростков и журналов со скромными тиражами. Мою книгу они приняли на ура, и будь вы таким же блаженным идиотом, каким был я, вы бы тоже позволили себе думать, что их восторг отражает всеобщее мнение и что вся Америка от мала до велика захлебывается от любви к автору «Пропавших без вести» — документального размышления о людях, ушедших из дома и не вернувшихся обратно. В то время понятие «день спокойных новостей» было мне еще незнакомо, а потому, когда продюсер телепередачи «С добрым утром, Чикаго» позвонил мне и пригласил на свою программу, я, естественно, вообразил, что эти люди тоже мечтают, чтобы О’Хейган великодушно к ним снизошел.
