На следующее утро я просыпаюсь в мансарде. Должно быть, с вечера я лег на раскладушку, но сейчас оказался здесь и чувствую себя… э-э… между прочим, очень даже замечательно. Счастлив и уверен в себе, если можно так выразиться. Это состояние длится несколько блаженных мгновений, после чего кто-то неслышно проскальзывает в комнату, подкрадывается ко мне сзади, сбивает на пол и принимается колотить по голове. Это мое похмелье. Оно говорит мне: «С добрым утром».
Я всегда считал естественным и справедливым, что тяжесть утреннего похмелья должна быть пропорциональна количеству принятого накануне спиртного, которое, в свою очередь, определяет степень пьяного куража. Мы ведь грешим и таким образом заключаем договор с всевидящим Господом. Но такое сильное похмелье — это уже, по-моему, чересчур. Если оно приблизит меня еще на шаг к смерти (от которой меня отделяет всего-то полтора шага), то скорее всего свыше ему будет приказано отступить и рассеяться. В самом деле, не настолько же я провинился… И тут в голове у меня начинают всплывать обрывки вчерашнего поведения: вспышки ощущений, отталкивающие образы, бьющая в нос вонь. Нет, пожалуй, я вполне заслужил свою участь. Мне еще повезло, что я держусь на ногах (я держусь на ногах?). Надеюсь, мои вчерашние подвиги ограничиваются тем, что мне удалось вспомнить. Только вот знаю я, что все не так. И воняет здесь не мышами, живущими за стенной обшивкой, и не гнильцой в деревянных перекрытиях; это отвратительный, клоачный смрад — так пахнут унижение и чувство вины.
Я натягиваю на себя одежду (что невольно вызывает некоторые вопросы) и спускаюсь по лестнице. Все еще спят. Я делаю себе чай. Потом иду в санузел. Меня тошнит. Звуки, которые я при этом издаю, конечно, не стыдливое и деликатное «эк-хе» (как мне бы того ни хотелось), но и не более чем «ух» и «плюх» средней тяжести. Чуть позже появляется Алан. Широко улыбаясь, он ведет меня в кафе. Я съедаю полноценный английский завтрак — своеобразное лекарство от похмелья — и, как ни странно, не чувствую позывов к рвоте. Алан подозрительно бодр и вообще как-то слишком улыбчив и разговорчив. Я доедаю второе яйцо и больше не могу выносить это напряжение. Налитыми кровью глазами я смотрю на Алана.
— Алан, я очень сожалею о вчерашнем.
— Что?
— Я про вчерашнее. Извини.
— А что было вчера?
— Ну, ты же сам видел.
— Видел что?
— Я напился. Я был пьян, когда приехал к тебе. Я был пьян в индийском ресторане и потом, когда читал стихи. Я заблевал весь туалет в твоем магазине — мне пришлось пробираться через публику; ты не мог не обратить на это внимания.
