и громко хлопнул дверцей, выразив свое негодование. Париж стоит любовных неудач.
В тот же вечер Ева направилась на Монпарнас, в кафе «Купол», где иногда подрабатывала по вечерам, играя на рояле, чтобы иметь возможность оплачивать жилье. Ее грусть развеялась, когда она встретила Луи. Это был крепкий, хорошо сложенный мужчина: Ева таких видела нечасто. У него были по-немецки широкие плечи и смуглая кожа, как у француза. В Луи было что-то такое, что не поддается описанию, какая-то особая грация, шарм; волосы, зачесанные назад, низкие брови, квадратный подбородок. Они с Евой выпили, потом потанцевали. Их тела почувствовали взаимное притяжение и наконец нашли общий ритм. Когда заиграла романтическая мелодия, они прижались друг к другу, Луи обнял ее за талию сильной рукой. Они медленно скользили по паркету. Мужчина и женщина стали отражением друг друга. Затем Луи заговорил, и его глубокий голос заставил Еву на мгновение забыть об остальных.
По профессии Луи – столяр-краснодеревщик; он был коммунистом. Родился он в 1900 году возле Рубе[20]; был членом небольшой организации рабочих-иммигрантов, смыслом жизни которых стало сопротивление гитлеризму. Луи раздавал листовки, организовывал встречи, обеспечивал беженцев работой. То ли из любви к нему, то ли из-за собственных убеждений Ева тоже вступила в эту организацию. Первого мая 1940 года Луи попросил ее руки, подарив вместо обручального кольца букет ландышей. Один из его информаторов, близкий к армии, предупредил Луи о том, что нападение Германии неизбежно. Седьмого мая возлюбленный Евы записался в ряды Сопротивления в Люксембурге. Увы, на следующий день страна была оккупирована вермахтом, который утопил попытку мятежа в крови…
Музыка все льется из-под пальцев, порхающих по послушным клавишам. Твердость, торжественность, нежность – все это вновь переполняет душу Евы. Она видит Луи сидящим в кресле, с закрытыми глазами: он кивает головой в такт каждому звуку, его душа тянется к ней. Слезы текут по ее щекам, пальцы больше не слушаются: воспоминания причиняют Еве боль.
Париж,
15 мая 1940 года
Дорогой Луи,
поскольку я не знаю, куда тебе писать, то пишу себе в надежде, что когда-нибудь ты это прочтешь. Это необходимо мне для того, чтобы почувствовать связь с тобой, чтобы заполнить пустоту, которую ты оставил в моем сердце, уехав неделю назад. Почти пять лет я прожила в Париже до встречи с тобой, но не уверена, что смогу оставаться здесь после нашего расставания. Глядя, как твой поезд отходит от Восточного вокзала, я чувствовала себя так, будто ты увозил с собой частичку моей души. Я была женщиной, потому что ты был моим мужчиной. Часы, последовавшие за этим, были для меня трудными, очень трудными… Я по-прежнему живу в нашей квартире среди предметов, которые покинула жизнь. Мысль о том, что я больше никогда тебя не увижу, ничего не буду знать о твоей жизни, о том, как проходят твои дни, ужасно меня угнетает. Мое тело налилось такой тяжестью, что мне трудно двигаться и я почти не выхожу на улицу. Иногда мне в голову приходят безумные предположения. Может быть, тебя арестовали и ты сейчас в одном из тех лагерей, о которых когда-то мне рассказывал? Может быть, тебя убили? Но я бы почувствовала это, не так ли? Как это странно, мой дорогой Луи: тебя нет рядом, но ты повсюду со мной. Я успокаиваю себя, говоря, что ничто не сможет нас разлучить, пока я полна тобой. Ты ведь скоро вернешься, правда? Мне сказали, что я должна явиться на Зимний велодром для какой-то регистрации, но я не пойду туда. Останусь здесь и буду ждать тебя. Кроме тебя, я никого не хочу видеть. Без тебя мир пуст.
