— Черти и преисподняя, Марианна! — крикнул попугай и выглянул одним глазом из-за карниза. Марианна только этого и ждала, чтобы снова схватиться за мухобойку. Конечно, она промахнулась и поэтому рассердилась еще больше. А старине Плинту только это и надо было. Он заикал от смеха.
У Марианны в духовке пеклось печенье, и ей было некогда охотиться за попугаем. В ту минуту, когда она вынимала из духовки противень с печеньем, старина Плинт молниеносно слетел на кухонный стол, схватил в клюв печенье и также молниеносно спрятался за спасительным карнизом. Когда Марианна ставила противень на стол, за карнизом раздалось похрустывание, и на подоконник градом посыпались крошки.
— Ой, несносное существо! — крикнула Марианна. — Теперь-то я доберусь до тебя! — И забыв про печенье, она схватила мухобойку и залезла на кухонный стол.
— Чер-рт, чер-рт, пр-реисподняя! — закричал попугай и выронил печенье. Марианна шарила мухобойкой между стеной и карнизом, но хитрая птица проворно спустилась по занавеске и прыгнула в противень с печеньем. Марианна хотела столкнуть его ногой, что-то посыпалось со стола на пол, а попугай уже качался над плитой на веревке. Марианна швырнула в него мухобойкой, но, конечно, опять промахнулась. Плинт вращал глазами и просто рычал от восторга, а Марианна спрыгнула со стола, сорвала с крючка кухонное полотенце и свернула его в жгут.
Старина Плинт лишился двух хвостовых перьев, а Марианна проиграла битву.
Тем временем очень довольный собой ядовито-зеленый хулиган вихрем вылетел в кухонную дверь.
Настало время искать примирения с Одноглазым Сильвером, но попугай решил раньше посмотреть, как дела на дворе. Конечно, ему тут же бросилась в глаза сверкавшая на солнце стеклянная банка. Попугай уселся на ее край. То, что он увидел в банке, так поразило его, что он не смог вымолвить ни слова. Он изучал содержимое банки со всех сторон то одним, то другим глазом.
— Пр-реисподняя, — крикнул он и наклонился.
— Пр-реисподняя! — и принялся ругаться по-попугаичьи.
— Преисподняя, черепаха средь бела дня прохлаждается в пижаме! Какое неприличие, какое падение нравов, темная ночь в джунглях и завывание гиены! Ничего подобного не видывал и не слыхивал. Фу-фу-фу, какой стыд показываться в нижнем белье!
Старина Плинт возмущался и бранился, но жаба Порру была так измучена жарой, что равнодушно пропускала мимо ушей проповеди пернатого блюстителя нравственности. Только все ниже и ниже склоняла голову.
