Раннее утро. Его звали Бой | страница 25



— Почему вы не уедете один?

— Что вы лезете не в свое дело?

— Вы боитесь ехать один?

Чтобы скрыть замешательство, он принялся покусывать ноготь большого пальца, рот его был прикрыт, мне оставались видны только его глаза.

— Ну, давайте, — прошептал он, — выкладывайте, чем я вам не угодил.

— Да, в общем-то, ничем, разве что…

— Что?

— Ну так вот, то, что вы говорите, наверняка верно.

— Только…

— Только досадно, что это вы говорите.

— Почему?

Он так бы и задушил меня; я медленно процедила:

— Это не ваша вина, заметьте, что у вас такая рожа. Что за рожа! Когда видишь вашу рожу, доверия не испытываешь.

Он выпихнул меня в коридор и захлопнул дверь своей комнаты, а потом запер ее на ключ. Когда на следующий день он уехал, со мной он не попрощался. Ты обо мне еще услышишь, сказал он Жану. Не прошло и месяца, как какой-то мужчина, не назвавший своего имени, передал моему кузену письмо на семи страницах. Венсан установил связь с потрясающими, очень надежными людьми, с одним в Тулузе и другим в Арьеже, оба занимаются тем, что переводят (цитирую) тех, кто не желает оставаться рабами, в лагерь свободных людей. Венсан говорил им о Жане, все могло устроиться очень быстро, но Жан должен приехать к нему в свободную зону, в Роз, как можно скорее. Я боролась, как могла, с этим потоком соблазнов, пуская в ход свое оружие: любовь, насмешки, снова любовь и снова насмешки. Но благодаря Венсану Бушару Жан обнаружил, что вообще-то ему скучно в Наре. Он выждал две недели, прежде чем дать ответ. И когда в конце концов написал на почтовой открытке: «Согласен прогуляться за город», мне всюду в темноте мерещились блестящие глаза этой собаки Бушара, которые торжествующе пялились на меня.


Война теперь в Наре, в Мурлосе, в Пиньон-Блане — везде. В полях вместо ржи и кукурузы растет хлопок, мне говорят, что это хлопок, но я вижу только снег, который тает на глазах, а земля, проступающая из-под него, красна как кровь. На дне траншей, расположенных, точно ряды парт, спят солдаты с открытыми глазами, они черные, как Акибу Карабан и негры из американских романов Жана, я кричу им: проснитесь, война! — они не шевелятся, чей-то голос шепчет: они мертвы, голос становится громче, отзывается эхом. Они мертвы, они мертвы. И тут чудесным образом на красной земле расстилаются большим ковром зеленые английские луга, я вижу Тэсс из рода д’Эрбервилей, она похожа на Жана, у нее его фиалковые глаза, она идет большими шагами, беспрестанно оборачиваясь, позади нее — ее кузен, он тоже торопится. На Тэсс розовый хлопчатобумажный капор, на кузене — белые брюки Венсана Бушара, он задыхается, у него язык на плече — нескончаемая, сумасшедшая гонка. Тэсс теряет шляпу, Венсан уже почти нагнал ее, но на их месте появляется человек из моих кошмаров, он возникает из осоки, в своих сапогах и со стертым лицом, идет вперед, и пейзаж снова меняется: опять кровавая земля, изрытая траншеями, и неподвижные негры с остекленевшими, пустыми глазами. Один из них еще шевелится, человек из осоки подходит к нему, негр — это лошадь, это Свара, лежащая на спине, подогнув передние ноги, ее голова мечется справа налево, ей больно.