– Нет, меня возбуждает то, что они оказываются, по моему опыту, естественней в проявлении своих желаний, чем многие натуралы вроде нас с вами.
– А вы совсем натуралка? Ух тыыыы! Ну, нос тоооочно свой. А вот губы?
Кажется, комплимент. Странная у них тут манера делать комплименты.
– Да, это мои настоящие губы. Да, ими удобно есть и целоваться. Нет, они не цепляются за ложку. На помаду уходит пятьдесят азов в год, на увлажняющий крем – шестьдесят азов в год. Да, спасибо, я знаю.
Хохочет так, что роняет ложку, официант мелькает бледной тенью. Могла обидеться. Возможно, и обиделась. Но виду не подала.
– A не раскатываются они в самые неподходящие моменты?
– Пока не замечала.
– Первый рааааз на фестивале?
– И в Иерусалиме вообще. Я недавно в индустрии.
– А раньше что?
– A раньше менеджмент. Я биопсихолог вообще-то.
– Ух тыыыы. То есть самородок-самоучка. А почему не в ванили? Вас лохматые так вставляют, что бион получается прямо ух?
– Настолько же, насколько вас вставляют крюки и плети.
– Хороши мы тут.
– Лишь бы были счастливы.
– Вы тоже из AU-один, да?
– Нью-Йорк – Иллинойс – Калифорния. Город – Кэмбрия.
– Я примерно оттуда же. Как вам работается с Бо? Он, говорят, когда-то был безуууумным революционером, борцом за свободу искуууусства, все такое. Сейчас, мне кажется, он несколько консервативен. Фактически он же делает, ну, почти ваниииль, только что актеры – зоусы. Вас это не смущает?
О, как он весело плывет, расставив коготки, и рыбок ласково зовет на острые клыки.
– Не слишком. Я сама, знаете, не очень радикальных вкусов человек.
– Чего, как вы понимаете, не скааажешь обо мне.
И улыбается так, будто любить, чтобы тебя подвешивали на дыбе и ножом вырезали на животе каллиграфически-изящный иероглиф «скромность», – это величайшая личная заслуга. Скромняжка такая.
– Не страшно, кстати, вам – все это?
– Страаашно. На этом, знаете, все и держится. Так страшно, что ни о чем не думаешь. Растворяешься. Почти блаженство.
– Не представляю себе.
– А вам никогда не хотелось, нууу, хотя бы просто секса чуть-чуть пожестче?
Горячие лапы сквозь ткань блузки, мохнатые уши мелкого-пушного и гладкий неморфированный член. Содрогание оказывается таким явным, что в чашке звякает ложка.
– Нет.
– Хорошооо.
И вдруг наклоняется так близко, что запах духов перебивает запахи горячей выпечки. Такое впечатление, что у этой девочки много заученных скороговорок, зато слова она растягивает далеко не всегда:
– Вы не любите, когда с вами поступают жестко, и у вас не раскатывается губа. Не раскатывайте губу на то, что есть у меня, – и я не буду поступать с вами жестко. Теоретически вы мне не конкурент, у нас разные жанры, но на всякий случай я предупреждаю вас: со мной очень хорошо дружить и очень плохо ссориться. Я из тех сабов, которых их топы боятся до полусмерти. Не воспринимайте мои слова слишком лично: я говорю это всем, в ком чувствую потенциального конкурента. А вы все-таки кажетесь мне потенциальным конкурентом – пока не знаю, в чем. Поэтому я буду с вами дружить. А вы не будете раскатывать губу. Я думаю, что мы вполне поняли друг друга.
