- А если б в переулке кто-нибудь бы оказался?
- Ну, тогда что ж… отвезла бы в бригаду. Тут уж ничего не сделаешь.
- Ух, она же и поест у нас сейчас! Свеженького-то… Сразу согреется. Сразу ей дадим?
- Знамо, сразу! Дармовое…
Ну вот она, старухина изба. У нее там - между избой и баней - есть такой закоулок… Летом там крапива растет в рост человеческий, а зимой сохлые стеблины торчат из снега, чернеют - вечером и то никакого сена не разглядишь, не то что ночью.
Мы скоро навязываем две большие вязанки… Сено пахучее, шуршит в руках, колется. Так и вижу нашу Райку - как она уткнет свою морду в это добро.
Идем назад. И тут - черт ее вынес, проклятую, - собака Чуевых: подбежала, невидная, неслышная, да как гавкнет. Я подскочил, но вязанки не выронил… А мама выронила свою и села на нее. Едва оправилась от страха, пошли. Мама ругается:
- Вот гадина!.. У меня чуть разрыв сердца не случился. Ты-то как, сынок?
- Да ничего. Ноги маленько ослабли сперва, а сейчас ничего.
Некоторое время еще идем.
- Может, подбежим, сынок? Оно скорей дело-то будет. А то Таля бы там не проснулась…
- Давай.
И вот мы трусим по улице. Мне смешно, как вязка - точно большой темный горб - подскакивает на маминой спине.
Райка мыкнула, услышав нас… Я распустил свою вязанку и бухнул ей в ноги большую охапку. Райка мотнула головой и захрумтела вкуснейшим сенцом.
- Ешь, милая, ешь, - говорит мама. - Ешь, родимая. - И чего-то всплакнула и тут же вытерла слезы и сказала: - Ну, пошли, Вань, а то Талюха там… Дело сделали!
Таля спит! Даже не пошевельнулась, пока мы шумно и весело раздевались и залезали на печку.
«Здорово, Вий!» - сказал я про себя и посмотрел вниз, в дальний темный угол.
Весны-то мы кое-как дождались, а вот Райки у нас не стало… У меня и теперь не хватает духу рассказать все подробно. У нас уж в избе раскорячился теленочек - телочка! - цедил на соломенную подстилку тоненькую бесконечную струйку Мы ели картошку и запивали молочком.
Сена, конечно, не хватило. А уж вот-вот две недели - и выгонять пастись. Только бы эти две недели как-нибудь… Мама выпрашивала у кого-нибудь по малой вязанке, но чего там! Райке теперь много надо: у ней теперь молоко. И мы ее выпускали за ворота, чтобы она подбирала по улице: может, где клочок старого вытает или повезут возы на колхозную ферму и оставят на плетнях… Иногда оставляют на кольях по доброй горсти. Так она у нас и ходила. А где-то, видно, забрела в чужой двор, пристроилась к стожку… Стожки еще у многих стояли: у кого мужики в доме, или кто по блату достал воз, или кто купил, или… Бог их там знает. Поздно вечером Райка пришла к воротам, а у ней кишки из брюха висят, тащатся за ней: прокололи вилами.
