Борода, пропустив мимо ушей не понравившуюся Объемову новость, основательно устроился в кресле возле журнального столика, смачно шлепнув по стеклу папкой с бумагами.
— Я могу одеться? — поинтересовался Объемов.
В трусах он почувствовал себя увереннее. В голове даже зашевелились забавные мысли о нарушении прав человека и каком-то ордере, который будто бы кто-то должен был ему предъявить.
— Отдыхайте, товарищ, — с отвращением посмотрел на него борода. — После проверки вас переселят в другой номер и вы… сможете продолжить. Где ваш паспорт?
— В куртке, если я не ошибаюсь, во внутреннем кармане, — потянулся к стулу Объемов.
Закончивший осмотр его сумки оператор (одной рукой он брезгливо перебирал застиранные носки и футболки, другой зачем-то снимал это на видеокамеру) его опередил, прохлопал куртку свободной ладонью, выложил из кармана все, что там было, на стол. Неужели, зауважал оператора Объемов, решил документально — для истории! — запечатлеть нищету русского писателя? Или, мелькнула другая мысль, его морально-нравственное падение? Сразу вспомнились благообразный, седой, аскетично худощавый (наверное, соблюдал все православные посты) министр юстиции Ковалев, гонявший в бассейне голых девиц, и упитанный прокурор Скуратов, бессильно (несмотря на старания других — сухопутных — тружениц сферы сексуальных услуг) раскинувшийся на широкой кровати в похожем гостиничном номере. И пусть, злобно подумал Объемов, пусть покажут по телевизору — хоть кто-то узнает о моем существовании! Только ведь не покажут…
— Паспорт, удостоверение секретаря Союза писателей России, социальная карта москвича, пенсионная книжка, приглашение от министра культуры Белоруссии на научно-практическую конференцию по современному состоянию русского литературного языка, — перечислил извлеченные документы борода.
— Мой доклад открывает конференцию, — с достоинством добавил Объемов.
Борода неторопливо перелистал — не пропустил ни одной страницы! — одновременно проверяя на плотность, паспорт, отложил его в сторону. Прочие документы не вызвали у него большого интереса, а на красно-клеенчатое, с торчащим, как копье, пером (Объемов писал таким, обмакивая его в чернильницу, полвека назад в школе), заполненное от руки удостоверение секретаря Союза писателей России с расплывшейся фиолетовой печатью вообще посмотрел с недоумением. Зато обратил внимание на привезенные в надежде подарить их уважаемым людям, допустим белорусским издателям, литературоведам, а еще лучше профильным чиновникам, книги. Особенно долго он изучал издание, обложку которого украшала фотография свирепо оскалившегося, бритого наголо Объемова в черной, с черепом и скрещенными костями, косынке на голове. На ней настоял художник издательства, уверенный, что это положительно скажется на продажах. «Агрессия и мужество, — помнится, заявил он, — это то, чего смертельно не хватает русскому читателю. Если нет в тексте, так пусть хоть будет на фотографии». Вдоволь налюбовавшись на агрессивного и мужественного Объемова, постранично протрусив книги за растопыренные обложки, борода переключился на Каролину.
