Непоэмание | страница 53



Кризис времени; кризис места; болезни роста. Сладко песенка пелась, пока за горлышко не взяла.
Из двух зол мне всегда достаётся просто
Абсолютная, окончательная зола.

«В какой-то момент…»

В какой-то момент душа становится просто горечью в подъязычье, там, в междуречье, в секундной паузе между строф. И глаза у неё всё раненые, все птичьи, не человечьи, она едет вниз по воде, как венки и свечи, и оттуда ни маяков уже, ни костров.
Долго ходит кругами, раны свои врачует, по городам кочует, мычит да ног под собой не чует.
Пьёт и дичает, грустной башкой качает, да все по тебе скучает, в тебе, родимом, себя не чает.
Истаивает до ветошки, до тряпицы, до ноющей в горле спицы, а потом вдруг так устаёт от тебя, тупицы, что летит туда, где другие птицы, и садится – её покачивает вода. Ты бежишь за ней по болотам топким, холмам высоким, по крапиве, по дикой мяте да по осоке – только гладь в маслянистом, лунном, янтарном соке. А души у тебя и не было никогда.

21 июня 2007 года

«Моё сердце тоже – горит как во тьме лучина…»

И сердце моё горячо,
и уста медовы,
А все-таки не заплачут
обо мне мои вдовы.
Барышни, имейте в виду:
если затанцую перед вами
весенней птахой,
шлите меня бестрепетно нахуй,
И я пойду.
Саша Маноцков
Моё сердце тоже – горит как во тьме лучина.
Любознательно и наивно, как у овцы.
Не то чтоб меня снедала тоска-кручина,
Но, вероятно, тоже небеспричинно
Обо мне не плачут мои вдовцы.
Их всех, для которых я танцевала пташкой, —
Легко перечесть по пальцам одной руки;
Не то чтоб теперь я стала больной и тяжкой,
Скорее – обычной серой пятиэтажкой,
В которой живут усталые старики.
Объект; никакого сходства с Кароль Буке,
Летицией Кастой или одетой махой.
Ни радуги в волосах, ни серьги в пупке.
И если ты вдруг и впрямь соберёшься нахуй, —
То мы там столкнёмся в первом же кабаке.

24 июня 2007 года

«Где твоё счастье…»

Где твоё счастье,
что рисует себе в блокноте в порядке бреда?
Какого слушает Ллойда Уэббера,
Дэйва Мэтьюса,
Симпли Рэда?
Что говорит, распахнув телефонный слайдер,
о толстой тетке, разулыбавшейся за прилавком,
о дате вылета,
об отце?
Кто ему отвечает на том конце?
Чем запивает горчащий июньский вечер —
нефильтрованным тёмным,
виски с вишнёвым соком,
мохито, в котором толчёный лед
(обязательно чтоб шуршал как морская мокрая галька
и чтоб, как она, сверкал)
Что за бармен ему ополаскивает бокал?
На каком языке он думает? Мучительнейший транслит?
Почему ты его не слышишь, на линии скрип и скрежет,
Почему даже он тебя уже здесь не держит,